Мы играли в саду за домом, когда вернулись охотники. С террасы закричали:

— Бегите скорей, посмотрите, кого привезли! Мы побежали смотреть.

По двору, описывая круг перед крыльцом, проезжали одна за другой телеги. На них были шкуры зверей, рога диких козлов и кабаньи туши. Отец шагал у последней телеги, а на ней, на передке, сидел, сгорбившись и озираясь по сторонам... тигрёнок. Да-да, самый настоящий тигрёнок! Усталый, покрытый пылью, он ухватился когтями за край телеги и так протрясся по двору. А когда лошадь остановилась перед крыльцом, где стояло много людей, он испугался, попятился и растерянно оглянулся на отца.

— Ну вот, Васюк, и приехали! — сказал ему отец.

Он взял тигрёнка на руки и отнёс его на террасу.

Тигрёнок был такой необычный, что мы тоже растерялись.

— Не надо его на террасу! — закричала Наташа, самая маленькая из нас. — Там мои игрушки.

— Тигры не едят игрушек, — сказала Юля. Она подумала и добавила: — Придётся его хорошенько кормить, а то как бы не стал кусаться.

— Да, уж это вам не котёнок какой-нибудь.

— А глаза у него какие большие... и хвост... Заметили хвост? Волочится прямо по земле.

— Ну уж и по земле! Всегда прибавишь.

— А давай посмотрим!

Мы гурьбой, толкая друг дружку, поднялись на террасу.

Тигрёнок расхаживал вдоль перил и старательно всё обнюхивал. После тряской дороги у него, наверно, кружилась голова и пол уходил из-под ног. Он шатался как пьяный, часто садился и закрывал глаза. Но чуть только ему становилось лучше, он снова торопился обнюхивать, как будто его кто-нибудь заставлял.

С перил свешивался рукав ватной куртки. Тигрёнок уцепился за него лапой и сдёрнул вниз. Соня громко засмеялась. Он поднял голову и уставился на неё.

Теперь мы его хорошо рассмотрели. Он был с полугодовалого щенка сенбернара; у него была большая, широкая голова с круглыми зелёными глазами, широкий лоб и короткие уши. Передние лапы были тяжёлые и сильные, а задние — гораздо тоньше. Туловище было худощавое и щуплое, и хвост длинный, как змея.


— Совсем ещё ребёнок, — важно сказала Наташа.

И правда, он был ребёнок. Неуклюжий, маленький, одинокий, он прижался к ноге отца и потёрся об неё, как будто желая сказать: «Я здесь один, и я маленький, так уж ты, пожалуйста, не давай меня в обиду».

Пока отец отпрягал лошадей, разбирал вещи и умывался после дороги, мы взяли тигрёнка на руки, понесли его в комнату, положили на самое почётное место, на диван, и все стали вокруг.

Мы старались заметить в нём что-нибудь особенное и внимательно к нему приглядывались.

Тигрёнка накормили из чашки тёплым парным молоком. Он налакался, растянулся опять на диване и прищурился на свет большой лампы. Ему очень хотелось спать, но он не засыпал, а всё время шевелил ушами.

Как только накрыли стол для ужина и в комнату вошёл отец, тигрёнок поднял голову и потянулся к нему с каким-то странным звуком, похожим на громкое мурлыканье: «Ахм-хм-гм-гм».

— Ишь ты, слыхали? Засмеялся от радости! — удивилась Наташа.

Отец погладил тигрёнка. Он снова улёгся на своё место и заснул под шум разговора.

...За ужином мы всё узнали про тигрёнка. Звали его Васькой. Его поймали далеко, за четыреста километров от нашего города, в камышах, около большого, пустынного озера Балхаш. Один охотник-казах, большой приятель отца, выследил логово двух тигров. Тигры в этой местности не водились, и эта пара забрела случайно из Персии. Казах дал знать отцу, а сам продолжал следить за тиграми. Он узнал, что тигры пришли сюда не охотиться, а прятаться в надёжное место, потому что у тигрицы должны были родиться детёныши.

Скоро тигрица куда-то скрылась. А тигр ушёл за перевал и больше не возвращался.

Охотник со дня на день ждал отца. Он обшарил все окрестности, стараясь отыскать тигрицу. И вот раз он наткнулся на свежие следы. Они шли по песку и спускались к реке.

Охотник притаился в кустах и оттуда внимательно оглядел прибрежный камыш. Вдруг на другой стороне он увидел тигрицу. Она осторожно пробиралась в зарослях и несла в зубах что-то тяжёлое. Потом бросила свою ношу, переплыла реку, прошла мимо охотника и на виду у него стала удаляться. Охотник живо смекнул, в чём дело. Он ударил свою лошадёнку, но, вместо того чтобы гнаться за тигрицей, поспешил к тому месту, где она что-то оставила.

Он правильно рассчитал: в густом камыше, тесно прижавшись друг к дружке, сидели два маленьких тигрёнка.

Охотник сгрёб их за шиворот, сунул в перемётные мешки — коржуны — и сел в седло. Тигрята пищали, барахтались и вылезали из мешков. Казах только плотнее прижимал коленями мешки и знай нахлёстывал свою клячонку.

Он хорошо понимал, какая ему грозит опасность, если тигрица бросится в погоню. Ведь она в несколько прыжков догнала бы и убила и усталую лошадёнку, и похитителя тигрят. На ружьё у казаха тоже было мало надежды: оно было очень старинное, заржавленное, ствол у него давно разболтался и был тряпочкой привязан к ложе.

И вот с таким замечательным конём и оружием этот бесстрашный охотник рискнул увезти детей у матери-тигрицы.

Примчавшись в аул, охотник стал думать, как уберечься от ярости тигрицы. В это время подоспел на подмогу отец с другими охотниками. Тигрят спрятали в одну из юрт. Вокруг аула разбросали отравленные куски мяса и разожгли огромные костры.

В ту же ночь тигрица явилась в аул. С диким рыканьем металась она вокруг жалкой группы юрт, но огонь внушает зверям непреодолимый страх — она так и не решилась ворваться за пылающую черту.

В ярости задрала она лошадь и на рассвете ушла в камыши, чтобы к ночи явиться обратно, ещё страшнее и бешенее.

На следующую ночь она опять рыскала вблизи аула, и здесь её настигла смерть: она съела кусок отравленного мяса и околела. Наутро её нашли мёртвой.

Когда отец узнал, какой страшной опасности подвергался его приятель, охотясь с плохим ружьём, он снял с себя прекрасное охотничье ружьё и отдал его товарищу. Казах был в неописуемом восторге и отдарил отца шкурой тигрицы и одним из тигрят.

До нашего дома Ваське пришлось вынести длинное, тяжёлое путешествие. Почти половину пути ехали на верблюдах. От их качающейся походки бедному Ваське становилось плохо: его рвало, у него начинала идти носом кровь. Тогда отец слезал с верблюда и нёс тигрёнка на руках.

Отсюда и началась их крепкая дружба.

— Да, натерпелся Васька за дорогу, — кончил рассказывать отец. — Один раз он совсем перепугал меня: думал — вот-вот скончается. Лежит, глаза закатил, ноги дёргаются; пропал, думаю. Нет, ничего, отдышался.

— Ещё бы не отдышаться, — заметил один из охотников, — из-за него, шельмеца, на целую неделю пришлось задержаться в Рыбачьем посёлке. Ухаживали за ним, как за султаном турецким.

Мы засмеялись.

— А вы почему ещё не спите? — спохватилась мама. — Двенадцать часов. Живо по кроватям!

Уходя, мы почтительно погладили Васькин хвост, откинутый гордо на валик дивана. А мать с отцом стали обдумывать, как устроить тигрёнка на ночь. Мать тогда ещё не знала Васьки и опасалась оставлять его непривязанного. А отец говорил, что Васька ручнее котёнка и бояться его просто смешно. Ну, да в крайнем случае можно закрыть от него двери.

Так и сделали. Оставили Ваську на диване, лампу потушили и двери заперли на задвижку.

Только они ушли, Васька поднял голову. Видит — темно... пусто... тихо...

И вот этот «страшный» тигр соскочил с дивана, забегал по комнате, натыкаясь на мебель, и заорал с перепугу: «Ба-а-ум... ба-а-ум... ба-а-ум...»

Отец думал — он покричит и перестанет. Но Васька не успокаивался и кричал сначала сердито, а потом всё жалобнее и жалобнее. Его пожалели. Пришли к нему. Он обрадовался, бросился к отцу и стал лизать ему ноги и мурлыкать. Ну конечно, его взяли к себе в комнату, привязали там на длинную цепочку под столиком, на котором стояла машинка, подостлали мягкий войлок, и Васька с довольным видом улёгся.

Пока мама причёсывала волосы и разговаривала с отцом, Васька лежал смирно. Но как только отец вышел, тигрёнок мигом вскочил и стал с тревогой смотреть ему вслед. Вернувшись, отец приласкал Ваську, и все спокойно заснули.

Утром мы проснулись, уселись на своих кроватях, и первые слова Наташи были:

— Тигрёнок Васька был вчера или не был? — Ей всю ночь снилось про тигрёнка, и она никак не могла разобрать, что во сне, что наяву.

— Я знаю наверное, что был, — ответила Соня, и мы пошли в столовую проверить, там ли вчерашний тигрёнок.

Приходим туда и видим — никого нет. Бросились к маме. Она показала под столик, а он сидит там и пучит на нас свои смешные глаза.

Сейчас же отвязали цепочку и с шумом, с криком повалили с тигрёнком в сад.

Там мы побегали, поиграли и познакомили Ваську со своими друзьями — собаками. Собаки росли и воспитывались вместе с нами. А игры мы всегда придумывали такие, чтобы они тоже могли принимать в них участие.

Васька держался с собаками очень вежливо, но они, видимо, сразу почуяли, что это за птица, и, поджав хвосты, убежали.

На солнце лежал старый охотничий пёс Заграй. Васька медленно подошёл и потянул к нему голову. Заграй лениво встал, покосился на Ваську и поскорее отошёл.

Тигриный запах заставлял дрожать охотничьих собак. Один только молодой дворняга Майлик не смыслил ничего в охотничьих запахах. Он перепрыгнул через Ваську, припал к земле, толкнул его лапой, вертанул хвостом и, звонко лая, затеял с ним игру.

Васька расшевелился и неуклюже поскакал за собакой.


Догоняя друг дружку, они выбежали на залитый солнцем двор. Там охотники вынимали и развешивали для просушки шкуры привезённых трофеев. Мама с крыльца смотрела, как распаковывали чучело тигрицы — Васькиной матери. Грубое, наскоро сделанное чучело обмахнули веником от соломы и положили на середине двора. И Васькино сердчишко не выдержало: до сих пор он спокойно следил за людьми, а тут забыл всех, забрался на спину тигрицы, прижался к ней, стал её лизать и мурлыкать: «М-гм-гм... м-гм-гм...» — таким ласковым, дрожащим голосом.

— Вот видите, сразу узнал мать, — говорили мы, стараясь отвлечь Ваську от грустных воспоминаний.

Это в самом деле было печальное зрелище: чучело убитой тигрицы и нежно прильнувший к нему тигрёнок.

Чучело поскорее унесли.

Васька заметался по двору, отыскивая мать, но потом отвлёкся едой, заигрался и забыл про неё.

Убрав комнаты и окончив всю утреннюю работу, мы сели пить чай, а Ваську, во второй раз, решили покормить позже.

Не тут-то было... Тигрёнок взобрался на диван, повёл носом и определил, что это со стола так вкусно пахнет. Он бросился на колени к кому-то из сидевших за столом, сгрёб к себе передними лапами тарелки и чашки и угрожающе над ними зарычал.

Все переглянулись и повскакивали с мест. Отец замахнулся на Ваську и закричал:

— На место! Где ремень?!

Но, видно, коса наскочила на камень. Васька в ответ зарычал ещё громче. Нам, ребятам, это понравилось: молодец Васька, не боится никого, умеет за себя постоять. Мы стали упрашивать отца, чтобы он уступил и накормил тигрёнка. Но старшие побоялись: уступишь раз — он и полезет на голову. Отец схватил Ваську и вышвырнул в окошко.

Дверь со двора была закрыта.

Васька принялся ломиться в неё, крича сердито и грозно: «Баум... ба-ум... ба-а-ум...»

Он так орал и стучал, что пришлось ему уступить: его впустили.

Он влетел в комнату, вырвал из рук чашку, в которую ему разбивали сырые яйца, сунул в неё голову и с жаром всё съел.

Потом ему дали молока. Он выпил, ублаготворился и разлёгся на диване. Теперь, когда он был совершенно сыт, он спокойно смотрел, как ели другие.

После этого случая мы всегда сначала кормили тигрёнка, а потом уже сами садились за стол.

Так Васька показал, что он хоть и маленький, но всё-таки не кто-нибудь, а тигр, и с его характером нужно считаться.

Прошло несколько дней. Казалось, что Васька всегда жил с нами — так все к нему привыкли.

И какой же славный характер был у него! Он никому не надоедал, не вертелся под ногами, не мешал. Целыми днями он играл в саду или хо­зяйственно обходил двор, конюшню и разные закоулки. А если устанет, придёт в столовую, растянется на своём диване и поспит.

Кормили Ваську очень хорошо. Все помнили, какой он злой, когда голодный. Васька в точности знал время своего кормления. Бывало, только начнут ему наливать молоко или разбивать в миску яйца, а он уж тут как тут, идёт из сада.

— Вот, Наташа, учись. Васька — и тот умеет узнавать время по часам, а ты до сих пор не можешь научиться, — дразнили мы сестрёнку.

Кроме яиц и молока на завтрак и на ужин, Васька получал тот же обед, что и все в доме.

А как занятно он ел суп с пельменями или клёцками! Повылавливает зубами из супа все клёцки и разложит их рядком около чашки; вылакает жирный суп, а потом, на закуску, ест по одной клёцке.

Во время еды Васька свирепел. Ложился на пол, клал лапы по обе стороны миски, и тут уж не подходи! Раз сестра сунулась поправить ему что-то. Васька рявкнул в миску, подавился и тяжёлым ударом когтей рассёк сестре руку.

Собаки были осторожнее нас и сами избегали подходить к тигрёнку, когда он ел. Один только Майлик, тот, что играл с ним в первое утро, отваживался соваться к нему в чашку, и тигрёнок, правда с ворчаньем, позволял ему это.

Только во время еды да вот разве когда его хлопали по животу или трогали за хвост Васька разъярялся и кусал всех без разбору. Живот свой и хвост он считал неприкосновенными.

Однажды нас окликнул кто-то со двора. Мы все повысовывались в окошко. Васька тоже положил передние лапы на подоконник и смотрел. В суматохе Соня наступила ему на хвост. Васька сердито обернулся и цапнул её за ногу. Показалась кровь. Соня испугалась. А Васька, только она освободила его драгоценный хвост, сейчас же перестал сердиться и даже принялся зализывать Сонину ногу, как будто извинялся.

Выдумали, что тигры звереют, как только почуют кровь. Посмотрели бы на нашего Ваську: и не подумал даже озвереть, а лизать стал, потому что сам понял, что хватать зубами чужие ноги — это не по-товарищески.

Как-то, проходя по террасе, Васька увидел веник. Он подкрался к нему, изловчился — и хвать в зубы! И, мотая и трепля веник, галопом умчался в сад. А когда вернулся, у него в зубах остались от веника всего два-три жалких прутика.


Мы посмеялись над ним, пошутили и забыли об этом. Но потом, дня через два, он разорвал ещё один веник, и ещё, и ещё... Мы убедились, что у него это вроде привычки. Он никак не мог пройти мимо веника равнодушно: увидит — и моментально в зубы и рвёт. Нам даже показалось, что у него при этом бывало какое-то особенно злое выражение, как будто он за что-то мстил веникам.

Оказалось, что это и в самом деле было так.