В сентябре тайга ожила, заиграла. Чёрный лес заполыхал огнями, закачался и растерял жёлтые, с пурпуровым отливом, листья. Листвянки пожелтели с зависти и, расстроившись, обронили хвою. Только кедры, сосны да ели, косясь друг на друга, строго смотрели на лесной маскарад. Они в нём не участвовали.

На горах гулко заревели гураны. У них начался гон. Перед рассветом самцы, как гольдские шаманы, уже громыхали на горах рогами. Поодаль стояли самки и, жуя голые ветви, почти не интересовались боем, в котором главными виновницами были они.

Высоко над тайгою днём и ночью стоял несмолкаемый гам. Косяки гусей, уток, лебедей торопились к югу.

Однажды, переходя из прибрежных Амурских гор к Сихотэ-Алиню, перед зарёй Эргени услышал гураний рёв. Он был голоден и сразу же устремился на него. Вот гураний призыв уже близок - Эргени растянулся и стал высматривать добычу. Вдруг гуран заревел почти над ним. Эргени припал к земле и, не шевелясь, навострил уши. Гураний голос ему показался знакомым. На горах далеко отозвался новый гуран. Тот ревел протяжно, ветер дул от него, - рёв приближался. Ближний гуран несколько секунд помолчал, потом стал властно зазывать к себе далёкого соперника. Эргени повернул к нему голову и внезапно после гураньего рёва услышал материнское мурлыканье. Эргени кинулся к ней. Тигрица чуть привстала, глухо заворчала, но, успокоившись, вытянула по земле своё горло, открыла пасть. И тут Эргени увидел, что своим голосом тигрица, подражает гурану.

Гураний отклик был уже много ближе. Тигрица замолчала, проползла немного вперёд и снова повторила призыв. Эргени не отставал от неё. Рёв его раздражал, а желудок требовал пищи. Броситься же вперёд матери он боялся. По какому-то странному и непонятному состоянию присутствие матери заставило его подчиниться ей. Но голодные муки были недолги. Как только глупый гуран подал свой голос около тигрицы, она в один момент свалила его и, насытившись, оставила часть Эргени.

С этих пор они снова начали охотиться вместе. И теперь всегда тигрица ела первая и уже после того, как она была сыта, уступала добычу Эргени.

Ноябрь нагнал седые тучи, навалил в тайге сугробы снега, разогнал ветры. Иногда проглядывало солнце, наступала оттепель, но потом мороз сковывал землю, покрывая снег крепкой ледяной коркой.

Тигры не любили, когда мокрые хлопья снега прилипали к их шкурам. Они тёрлись о деревья, тряслись, прятались в горных ущельях. А когда разыгрались бураны и ни ущелья, ни лапчатые ветви елей не могли укрыть их, тигрица огрызалась на Эргени, как будто он был виной этому снежному бурану. Эргени, как маленький, плёлся сзади матери и нюхал воздух.

Однажды после двухдневной голодовки он под корнем лиственницы нашёл худую мышь и только хотел её проглотить, как к нему подскочила тигрица и отобрала добычу. Эргени ощетинился и заворчал на мать. Тигрица отошла в сторону и теперь, какая бы ни была у Эргени добыча, она к ней не прикасалась, пока он не насытится.

Но добыча попадала редко, и чаще тигры ходили с пустыми желудками. Дубняк, что тянулся на много вёрст по западному склону Сихотэ-Алиня, был тиграми осмотрен самым тщательным образом, и в нём они не нашли никаких признаков кабанов. Тигры горами сошли опять к реке Лефу, и вдруг перед ними промелькнуло какое-то пыхтящее чудовище. Длинный след едкого дыма окутал зверей, и они долго чихали и тёрли себе морды лапами, не зная, как избавиться от него. И после, когда поднялась вьюга, тигры были рады ей, - теперь они больше всего боялись едкого дыма.

Пробродив безрезультатно несколько дней по склонам гор над рекой, тигрица смело сошла в долину. Прежде всего, бросилась ей в глаза длинная бесконечная, чёрная лента. Тигрица, злобно ворча, подползла к рельсам и долго лежала не двигаясь. Когда мимо неё пронеслось пышущее жаром чудовище, и за ним повис тёмный след дыма, тигрица не побежала в тайгу, а только отошла в кусты и приготовилась к защите.

Ветер разметал дым, и тигрице не пришлось биться с чудовищем. Она оглянулась на горы. Между двух кедров приметила осторожного Эргени. Вытянувшись на снегу, он наблюдал за матерью.

Тигрица ласково замурлыкала, но Эргени оказался глух к её призыву. Она повторила громче, но в это время до её слуха долетело нежное повизгивание поросят. Тигрица насторожилась. Поросята визжали недалеко. Тигрица подползла снова к железнодорожному полотну, осмотрела окрестности. За полотном у гор она приметила человеческое жилище. Ближе к ней стояло такое же строение, и поросячий визг исходил от него.

Тигрица перепрыгнула через рельсы и, мягко припадая к земле, подскочила к небольшой стайке², сколоченной путевым сторожем из старых шпал. Обойдя осторожно стайку кругом, тигрица нашла узкую щель, просунула в неё лапу, и дверь скрипнула на ржавых шарнирах. Тигрица сунула в щель голову, но проход был ещё мал. Из стайки аппетитно несло свиным запахом. Тигрица заворчала и поднялась на задние лапы. Одной лапой она уперлась в кол, притворявший дверь, кол сорвался, и дверь распахнулась. Одним прыжком тигрица покончила с громадной свиньей и затем стала душить поросят. Поросята заметались по стайке, подняли пронзительный визг. Двое вырвались и, оглушая двор резким визгом, понеслись к человеческому жилью. Тигрица на беглецов и не обратила внимания. Она была так голодна, что тут же, в стайке, принялась за завтрак.

Но не успела она ещё покончить и с одним поросенком, как вдруг дверь хлопнула, за ней что-то щелкнуло, за стеной послышались торжествующие человеческие голоса. Тигрица в тревоге заметалась, но куда бы она ни бросилась, везде натыкалась на крепкие деревянные шпалы.

Эргени не долго ожидал свою мать. Как только послышался поросячий визг, он понял, что мать напала на добычу. Но так как железные полосы смущали его, он горами и опушкой леса добежал до человеческого жилья и только хотел спуститься в долину, как услышал торжествующие крики людей. Он трусливо повернул к тайге и поспешил скрыться в горах.

С этих пор Эргени ни разу не встречал свою мать.


Первые же морозы принесли Эргени мясо. Случайно он напал на косачей. Забившись от непогоды в снег, они оказались похороненными под замёрзшей толстой коркой верхнего слоя.

Переходя через сугробы, Эргени под снегом услышал возню. Рассчитывая, что там логово зайца, Эргени сильным ударом разбил ледяной покров и тут же отскочил в сторону. Шумя чёрными крыльями, мимо его морды вылетело несколько косачей. Но уже в следующую минуту тигрёнок был у отверстия, и в его лапах билась жирная птица.

На следующий день Эргени посчастливилось напасть на лежбище кабанов. Затем, вступив в бой с рысью, он отбил у неё остатки изюбря.

Но по мере того, как снегу выпадало всё больше и больше, становилось труднее добывать пищу. В декабре Эргени был доволен, если придавит зайца или проглотит одного, двух бурундуков.

Однажды он наткнулся на узкую тропинку, пахнущую человеком. И не будь Эргени так голоден, он постарался бы отойти подальше. Но голод толкал вперёд. Глухо ворча, он медленно, поминутно припадая к снегу, пошёл по человеческому следу. Через несколько шагов в железном капкане он нашёл жирного зайца. Не дотрагиваясь до железа, он осторожно разгрыз зайца, оттащил его в сторону и съел. В следующей ловушке под поваленным стволом толстого дерева он добыл бурундука.

На другой день Эргени в ловушке охотника нашёл двух соболей, а вечером сытно закусил громадным волком, влетевшим обеими передними лапами в капкан.

Сухощавый китаец, охотник Цы-юн, обходя свои ловушки, сразу понял, что они уже осмотрены тигром. Широкие кошачьи следы ему были давно знакомы. Китайцы-охотники считают тигра священным животным, поэтому Цы-юн припал к следу, приложил руки к груди и, покорясь судьбе, направился к своей фанзе. Присутствие тигра говорило ему, что в этот день он не должен обходить свои ловушки.

Почти у самой фанзы, случайно заглянув в кусты, он под небольшими стволами деревьев нашёл несколько рябчиков. Хозяйственные привычки взяли верх над поклонением тигру, и, выбрав рябчиков, он снова насторожил ловушки.

Пять дней бродил Эргени около фанзы китайца, оставляя перед перепуганным охотником широкие следы. За эти дни он перевернул все ловушки Цы-юна, оборвал снасти и пожрал всю добычу.

Вечером на шестой день поднялась пурга. Эргени бросился в чащу, но резкий ветер проскальзывал мимо голых ветвей и морозно обхватывал тигра. Эргени прыгнул к толстому стволу кедра. Он сжался в комок, спрятал между лап свою голову, но ненадолго. Снежные вихри закружили и, разметав шерсть, окатили его снегом. Эргени злобно зарычал и побежал прочь от ветра. Вдруг перед ним вырос снежный сугроб. За ним не было ветру. Эргени прижался к нему ближе, потёрся боком о снег. Снег осыпался, и он почувствовал широкую кору сухого дерева. Закрыв от удовольствия глаза, Эргени ещё сильнее привалился к сугробу и тихонько заурчал.

Цы-юн сидел на кане³ и, прислушиваясь к вою ветра, чинил себе обувь. Вдруг стена над его головой слабо треснула. Китаец с удивлением поднял голову и взглянул на окно. Вместо занесенного снегом стекла он увидел темную массу.

"Неужели его закидало ветками..." - подумал китаец и, подняв светильник, поднёс его к окну. Руки у него задрожали, и сало полилось на пол. Фитиль замигал и зашипел. Китаец упал перед окном на колени и тихо зашептал молитву, не отрывая взора от полосатого бока тигра, прикрывавшего его окно.

Как только яркий блеск китайского светильника пробежал по снегу, Эргени отскочил и тут же почувствовал запах человека. Окно, отогретое теплом его тела, ещё сильнее вспыхнуло, и в темной яме тигр увидел маленького человека. Эргени злобно зарычал и прыгнул на сугроб. Но наверху свету не было. Он осторожно обошёл сугроб кругом, и вдруг из чёрного угла на него потянуло человеческим запахом. Он понюхал воздух и ударил по щели лапой. Она чуть скрипнула, но не подалась. Китаец крепко заложил её. Эргени опять зарычал и снова обошёл жилище человека. Когда он был опять у двери, то услышал громкий крик.

- Уходи, полосатый, уходи, пожалуйста. Когда уйдёшь, я тебе много мяса дам. Я достану кабана, достану лося... - диким голосом просил его китаец.

Однако тигр злобно ворчал и безуспешно кружился вокруг фанзы охотника.

Поздно ночью Цы-юн лёг на кан. Он решил, что пурга пройдёт, и тигр оставит его в покое. Ведь недаром же он так много обещал ему. Цы-юн верил, что тигр понял его.

Настал день. От пурги остались только нагромождённые волнами сугробы снега да поломанные сучья. Цы-юн быстро соскочил с кана и бросился к окну. Стекло заледенело, и ничего не было видно. Он подул на него и долго оглядывал местность. Поблизости не было видно даже следов тигра.

Радостный Цы-юн бросился к двери, набрал громадную охапку хвороста, затащил её к себе и пошёл за второй. Но не успел он и дойти до хвороста, как за ним увидел длинную распластанную шкуру хищника. Забыв о хворосте, китаец в ужасе бросился в свою фанзу и сразу же прихлопнул дверь. И только успела его защёлка опуститься, как за дверью злобно зарычал тигр. Китаец повалился на колени и снова повторил свои обещания.

Так целых семь дней Эргени держал в страхе китайца. Он почти не давал ему передохнуть и выйти за дверь хотя бы за сушняком. Близкий человеческий запах дразнил его, а голодный желудок настойчиво требовал пищи.

Бедный Цы-юн первые дни молил его. Обещал уже не одного кабана, а целых трёх. Наконец, когда тигр не внял его мольбам, китаец зло выругался.

- Какой ты бог, ты трусливый волк. Ты только хочешь съесть меня, а боги так не делают... Я, видимо, напрасно слушался деда и отца.

И затем уже Цы-юн долго ломал голову над тем, как бы прогнать тигра. Оружия у него не было. Он охотился только силками, ловушками и капканами. Дни медленно проходили. Китаец съел свой небольшой запас провизии и принялся уже за варево из шкурок бурундуков. Фанзу он топил через день. Однажды под вечер китаец заготовил головней и, внезапно открыв дверь, стал их с криком бросать в тигра. Тигр, недовольно ворча, отскочил в сторону и лёг на снег, не спуская с человека больших зелёных глаз. Когда китаец вернулся в фанзу и прикрыл дверь, тигр осторожно подошёл к ней и долго царапался.

Цы-юн с досады бросился на кан и теперь уже не молился, а долго ругался, понося всех богов.

Но случай спас его. Группа охотников, туземцев Уды-хэ, переходила из одного района в другой. Дойдя до ловушек китайца, они увидели разбросанные снасти и следы тигра. Туземцы, разбирая следы без труда, прочли историю голодного Эргени. Им только был не ясен конец. Они видели старые занесённые снегом следы человека, но не знали, что с ним случилось. Подняв на всякий случай шум, охотники добрались до фанзы китайца и выручили Цы-юна.

И Цы-юн, собрав остаток своих ловушек, ушёл вместе с туземцами. А Эргени, пропустив людей, до самой весны жил около фанзы китайца и упорно ждал, что рано или поздно услышит человеческий запах.


Третья весна для Эргени была сытной и добычливой. Ещё в марте месяце, по насту он без труда добывал лосей и косуль. Они тонули в глубоком снегу и еле пробирались к горам. Эргени же, мягко ступая широкими лапами, умел удерживаться. Выследив добычу, он загонял её в падь или на низкое место на поляну в глубокие снега и там уже рвал на части.

В апреле Эргени питался свежим кабаньим мясом, а в мае - молодыми кабанятами. От того, что он был всегда сыт, уже в апреле он вылинял, и его бока блестели и жирно лоснились на солнце.

Насытившись, он часто играл со своей добычей, а иногда забавлялся и со своим хвостом. Он бил им по кустам багульника, чуть заметно подёргивал маленькой чёрненькой кисточкой на конце и потом, как шаловливый котёнок, носился за ним, делая гигантские прыжки через павшие стволы деревьев, каменные кручи и неширокие ручьи.

Весна пробудила в нем ещё и новые желания. По ночам он часто слышал тигриный рев, мяуканье, и когда нежно отзывался, ему никто не отвечал. Мягко перепрыгивая через таёжные заросли, он неслышно шёл на голос, но там его ждала неудача. Он видел или спарившихся, или старых тигров-отшельников.

Но так как он был ещё молод, то терпеливо ждал своей подруги. Да ещё, пожалуй, его больше занимал не инстинкт семьянина, а сытный обед, отдых в тени кустарника и забавы с зайцами, с бурундуками. Конечно, для тех игры громадного тигрёнка были смертельной игрой. Но разве кошка когда-нибудь заботится о мыши?


Старый уссурийский охотник и зверолов Иван Сухожилов в июне месяце прибыл в гиляцкое стойбище, что раскинулось по берегу Амура.

Туземцы давно знали его, уважали и любили за честный нрав, за добросовестный расчёт. Они обступили его, закидывая вопросами о политике, о торговле, о кооперативах.

Но Иван Сухожилов не любил долго разговаривать. Он угостил приятелей хорошим табаком, ребятишек наградил леденцами и в двух-трёх словах рассказал, что кооперативы и торговля с городом - самое выгодное для туземцев.

Под вечер он отозвал отца толстопузого Бину, Большого Бину, в сторону:

- Бину, мне надо достать живого кабана, рысь, красного волка, пятнистого оленя. Хочешь помогать мне? За это получишь новое ружьё.

Гольд почесал руками себе живот.

- Трудно доставай. Рысь ходи с маленькими - сердитый шибко. Волк тоже ходи с маленькими, далеко ходи... Надо долго искать. Кабан доставай легче... Только ловушка надо. Олень лудева⁴ будет можно гонять, старый китайский лудева можно ладить.

- Ну что ж, делать ловушки нетрудно. Топоры, пилы и другой инструмент у меня есть. Вот собери человек семь, и примемся за дело. Если удача будет - заплачу очень хорошо.

Большой Бину опять поскрёб живот и покосился на сородичей.

- Они сидят, мало, мало толкуют: теперь надо рыба ловить, а ты зверя хочешь... Рыбу гольд не поймает - голодный всю зиму ходит.

Сухожилов усмехнулся.

- Зачем вам рыбу ловить, я заплачу больше...

Он повёл гольда к своей лодке и показал ему на мешки муки, соли, запас свинца и пороху.

У Большого Бину разгорелись глаза, и он, хлопнув Сухожилова по руке, быстро выбрал десять молодых и крепких гольдов.

Несколько дней Сухожилов с Большим Бину и гольдами ходили по тайге. Они изучали следы животных, примечали их логовища, водопойные тропы. На некоторых ставили сети, чинили китайскую лудеву и гнали к ней оленей и кабанов.

Труднее всего было поймать рысь. Как тут ни вертел головой Сухожилов - придумать ничего не мог. Большой Бину и гольды показывали на деревья. Но ведь Сухожилов и сам прекрасно знал, что рысь любит скрываться в густой листве. А вот, поди, выгони её оттуда. Наконец Сухожилов решил устроить подобие кулёмной избы, какой туземцы ловят медведей. Он с помощью гольдов сбил небольшой сруб, в одной стене они проделали дверь, приладили её западнёй, а в избу на крепких ремнях привязали приманку - молодого кабанёнка.

Когда они возвращались в стойбище, то Сухожилов слышал пронзительный поросячий визг. Он с радостью думал, что кабанёнок бьётся и обязательно приманит какого-нибудь хищника.

На берегу реки у стойбища, где были у Сухожилова оставлены клетки с пойманными зверями, отозвалась старая кабаниха. Кабанёнок услышал и завизжал ещё сильнее.

Эту ночь почти никто из охотников не спал. Сухожилов бродил по берегу и осматривал трофеи. Кроме кабанихи, у него уже было поймано два пятнистых оленя и один дзерен. Ребятишки гольды добыли ему трех куниц, щенка волка, двух лисят.

Утром, как только забрезжил рассвет, Сухожилов разбудил Большого Бину и вместе с ним пошёл к ловушке. До неё было километра два или три. Перевалив небольшой хребет, они стали прислушиваться. За кустами виднелись свежие бревна их избы, и слышался глухой рёв какого-то громадного зверя.

Сухожилов нетерпеливо подскочил к избе и, заглянув в паз, так и присел. В кулёмке бился громадный тигр.

- Его твоя ждал? - спокойно произнес Большой Бину.

- Очень хоро-шо... - растянул Сухожилов. - Я теперь тебе дам к ружью много пороху, много свинца и очень много муки. Давай скорее клетку. Его надо везти в город.

И, широко улыбнувшись, Сухожилов от удовольствия потёр руки.


Когда деревянная клетка с тигром была принесена на длинных шестах в стойбище, её сразу обступили ребятишки. Маленький Бину подскочил первыми, увидев тигра, вдруг закричал:

- Это полосатый Эргени... Он играл с нами в тайге, только давно это было, и он тогда, наверное, был маленький, как я.

Ему никто не ответил. Большой Бину сердито отогнал ребятишек в сторону и заставил одного из гольдов никого не допускать, чтоб не дразнить зверя.

Клетка мягко колыхнулась и отделилась от земли. От реки повеяло сыростью. Тигр прижался в угол, который был ближе к тайге, как будто там было его спасение, и тихо зарычал.

Один из носильщиков усмехнулся.

- Вишь, берег нащупать хочет... трусит...

Ему хотел ответить его сосед, сухой, плечистый китаец, но в это время из-за скал выползло громадное белое чудовище - пароход. Он с шумом, с визгом и диким, не звериным рёвом, подскочил к берегу, замутил воду и, вскинув фонтан радужных брызг, плавно закачался.

От парохода отвалила широкая лодка. Восьмеро носильщиков, по двое с каждого угла клетки, на длинных жердях поднесли к ней тигра. Лодка закачалась, её обступили новые люди, закричали и, взметнув вёслами, оторвались от берега. Эргени от страха закрыл глаза и очнулся только тогда, когда ему в нос ударил запах краски, дыма и нефти. Он недовольно царапнул лапой по носу и громко заревел. На борту парохода засмеялись люди, а над головой с визгом заработала лебёдка. Высунув между прутьев клетки нос, тигрёнок в последний раз увидел далёкую тайгу, горы и синеву амурского неба.

Через месяц, уже с новым грохотом, с шумом, который день и ночь стоял у тигра в ушах и раздирал голову, Эргени нёсся в тёмном и пыльном вагоне. Мимо мелькали острые узоры гор, качающаяся и манящая к себе тайга и прохладные ручьи. Голова тигра постоянно лежала на широких лапах, и он, не отрываясь, печальными глазами смотрел вслед уходящим таёжным зарослям. Казалось, что он прощается с ними.

По ночам Эргени иногда вскакивал, бился о железные прутья и своим рёвом заглушал визгливый свисток паровоза. Но прутья его новой клетки, в которую его перегнал Сухожилов при посадке в железнодорожные вагоны, были крепки, и никакая сила не могла их выворотить. От этого Эргени ещё сильнее злился, ещё громче ревел, и если случалось, что поезд в этот момент подходил к станции, люди с опаской смотрели на вагоны и обходили их стороной.


А ещё через следующий месяц поезд подошёл к ст. Москва, и Эргени благополучно был доставлен в Зоологический сад.

____________________
² Стая - хлев, конюшня.
³ Кан - нары, под которыми проходит дымоход.
⁴ Лудева - это частокол (забор), преграждающий путь животным. В заборе делают несколько отверстий, за которыми роют ямы, затем их прикрывают хворостом. Лудевы строят длиной от 10 до 12 километров с несколькими десятками ям. Животное, натыкаясь на лудеву, ищет прохода и попадает в яму.