Один из советников-англичан махараджи Ревийского рассказывал об оригинальном способе охоты на тигров, изобретённом, по его словам, самим махараджей. Тот утверждал, что для тигриной охоты ему нужна лишь обезьяна на длинной веревке да какая-нибудь интересная книжка. Забираешься, мол, на махан (специально устроенный помост на дереве), отпускаешь обезьяну, которая тут же скрывается в ветвях, и спокойно читаешь свою книгу. Только приближается какой-нибудь тигр, обезьяна принимается кашлять - это у неё особый такой обезьяний знак, по которому обитатели джунглей сразу узнают о приближении "Шер-Хана". И вот тогда Его Высочество быстро кладёт книгу в сторону и берёт в руки ружьё.


Перелистнул страницу - а перед тобой тигр.


Бергассе, 19, 10 марта 1933 года X. Д., одна из последних пациенток Фрейда, так рассказывала о своих сеансах с профессором:

«Как только я представлю себе какого-нибудь тигра, меня одолевают странные мысли. Что, если я сама - тигр? А ну как этот тигр на кого набросится? Вдруг он нападёт на старого, слабого, беззащитного профессора? И вообще, пугает ли меня мой собственный страх, или таящийся во мне "зверь", в самом деле, способен убить его? Как-то, под видом давнишней детской фантазии, я рассказала ему обо всём этом. Что, мол, будет, если он возьмёт и явится во плоти? "У меня есть защитница", - ответил профессор и указал на Иоффи, маленькую львицу, свернувшуюся у его ног».

И несколько дней спустя:

«Я вновь говорила с профессором про игрушечных зверей, и он вспомнил о моих тигриных фантазиях. Нет ли какой-нибудь истории, которая называлась бы как-нибудь вроде "Женщина и тигр"? И я сразу вспомнила - верно, такая есть: "Женщина или тигр".


Некий царь придумал странную процедуру суда. Обвиняемый выходил перед всем народом на арену и должен был открыть одну из двух совершенно одинаковых дверей. За одной сидел тигр, готовый тут же сожрать подсудимого, устанавливая таким образом, что тот виновен. За другой дверью скрывалась женщина, "подобающая ему возрастом и положеньем", которую он немедленно получал в жёны в награду за свою невиновность. (И не имеет никакого значения, женат ли он, содержит ли семью, или сердце его принадлежит другой; царь и мысли не допускал, что подобные пустяки могут помешать претворению в жизнь его великой идеи о сущности награды и воздаяния).

Итак, обвиняемый готов был "открыть любую из дверей, совершенно не представляя, что ждёт его через мгновение: кровожадная пасть тигра или объятия новоявленной супруги". Как и следовало ожидать, у царя была дочь, которая, конечно же, однажды полюбила красивого простолюдина. Прослышав об этом, царь велел отправить преступного юношу на ту самую арену. За одной дверью его, как водится, поджидал тигр, свирепейший из всех тигров, что бродят по лесам страны, а за другой - девушка, красота которой могла бы поспорить с красотой самой принцессы.


Перед самым испытаньем принцессе хитростью удалось разузнать, что именно таилось за одной и за другой дверью. Когда юноша вышел на арену, она незаметно махнула ему правой рукой. И тогда он, не колеблясь, открыл правую дверь... Но вот вопрос: какое зрелище сильнее могло огорчить "полудикарскую принцессу с горячей кровью": возлюбленный, на куски разорванный тигром, или он же, но живой и в объятиях женщины, быть может, ещё привлекательнее, чем она сама? Что означал её знак? Или, как говорится в конце рассказа: "Кто появился в распахнутой двери, женщина или тигр?"


"Женщина или тигр?" - этот рассказ Фрэнка Стоктона был напечатан в 1882 году в "Сентчури Мэгэзин" и скоро завладел умами читателей во всём мире. В то время литературные произведения с неопределённой концовкой ещё не вошли в моду и раздражали публику, и потому последние 20 лет его жизни читатели порядком донимали Стоктона с вариантами завершения истории, а иногда и с угрозами.

Например, в 1866 году Сан-Францисская газета "Уэйв" сообщала, как однажды пошутил с ним Редьярд Киплинг: шутка его, впрочем, несколько смахивала на остроты какого-нибудь восточного деспота. Стоктон и Киплинг как-то встретились на литературном вечере. После обмена приветствиями Стоктон сказал: «Кстати, Киплинг, я ведь тоже собираюсь как-нибудь побывать в Индии», - на что г-н Киплинг с подозрительной теплотой в голосе отвечал: «Милости просим, старина! Мы все с нетерпеньем ждём вас! А знаете, что будет с вами там, вдали от родных и друзей? Прежде всего, мы заманим вас в джунгли, изловим и крепко свяжем - тут нам помогут верные слуги - индусы. Ну а потом бросим под ноги самому огромному, какой у нас найдется, слону и велим, чтобы он наступил вам на голову, а когда он уже занесёт свою ногу, сладчайшим голосом я скажу вот что: "Ну, Стоктон, так кто же всё-таки там был, женщина или тигр?.. "»

А жена Стоктона увековечила в своём дневнике такую вот нелепую историю.

Моя племянница, мисс Эванс, написала нам об одной проповеднице, которая гостила в миссии, действующей в местах обитания каренов (племена на северо-востоке Бирмы). И будто бы та рассказывала, какое удивление она испытала, когда в одном из отдалённейших поселений этого племени, где миссионеры появляются крайне редко, её встретили странным вопросом - не знает ли она, кто, в конце концов, оказался за дверью, женщина или тигр? Видимо, писала она далее, миссионер, живший в этом поселении до неё, читал им рассказ Стоктона, полагая, что им должны быть по вкусу именно такие истории. А те в свой черёд решили, мол, раз она явилась к ним издалека, значит, должна знать, чем там всё кончилось. Мужчины, как правило, считают, что в дверях должна появиться девушка; женщины склонны думать, что тигр. Исключеньем оказался Роберт Браунинг, который заявил, что "нет ни малейшего сомнения в том, что такого рода принцесса при такого рода обстоятельствах направит своего возлюбленного прямо в пасть тигра". И в самом деле, оговорка Фрейда вряд ли случайна: союз "и" в данной ситуации гораздо уместнее, чем "или". И, в целом, выбор между женщиной и тигром, супружеством и смертью не всегда воспринимался читателям именно как выбор. Вот что сочинил на эту тему в 1895 году некто У. С. Хопсон из Сан-Франциско:

Станет жена посылать мне хулы и угрозы,
Злобно ругаясь, как мерзкая ведьма, со мной,
Тут же я вспомню рассказ про женщину с тигром:
Выбрал, сдается, я сразу и то, и другое.


Через несколько лет после смерти Стоктона потрясающим бестселлером стал роман Элинор Глин "Три недели" (1907 г.). Своим успехом он в немалой степени был обязан впечатляющей сцене обольщения на тигровой шкуре: «Поль вошёл с террасы, и взору его открылась восхитительная картина: возле камина, распростёршись на полу, лежал его тигр, а на нём, во всю длину, раскинулась женщина... "Нет, не подходите ко мне, Поль... Постойте... Это вы подарили мне тигра? О, какой это прекрасный подарок! Мой тигр, как это восхитительно, мой тигр!" - её тело изогнулось змеиным движеньем, выражая огромную радость прикосновения к тигровой шкуре, пальцы её ласково теребили полосатый мех там, где он был наиболее густым и пушистым. "Какое чудо! О, какое чудо! - шептала она. - Мне знакомы все твои чувства, все страсти, теперь твоя шкура принадлежит мне, о, как приятно ощущать её всей своей кожей!"- тут она вновь затрепетала, как змея.»

Увы, тигровый мех короток и груб, а прикосновение к нему вызывает зуд. И всё же образ слившихся воедино женщины и тигра в романе Глин великолепен. Книга эта вдохновила сочинителя таких вот анонимных виршей (они же - мнемоническое правило для усвоения правильного произношения):

Не хотите ли с Элинор Глин
Поваляться на шкуре тигра?
Или же для утех
Вам иной нужен мех,
Где такие приятные игры?


Тигр, женщина, страсть. В приведённом эпизоде романа Глин отразились древнейшие воззрения, ибо когда-то слово "тигр" было женского рода и лишь много позже переменило его на мужской.


В Европе первое письменное сообщение о тиграх появилось в связи с подарком, преподнесённым ещё Селевку I (322 - 280 гг. до н.э.). (Правда, Александру Македонскому наверняка попадались тигры где-нибудь в Персии).

В латинской поэзии слово Tigris - женского рода (его основное значение - "стрела" - использовалось как сравнение в описаниях быстрых движений животных или течения реки).

В древнеримском искусстве изображали обычно не тигра, а тигрицу. В паре с ней, как правило, мы находим льва (вспомним "львицу" Фрейда Иоффи, охранявшую его от нападения "тигра" X. Д.). В повозку Вакха запряжена именно такая пара. "Со страстью тигра и разумом льва", - так противопоставляет членов этой пары Китс в поэме "Гиперион". (Коты сестер Бронте, кстати, носили клички "Тигр" и "Страж").

Ещё в XVIII веке существовало поверье, что поймать тигрёнка (а это единственный способ пополнить зверинец) можно лишь способом, описанным почти 2000 лет назад Клавдианом: тигрёнка нужно выкрасть и, унося его, разбросать за собой осколки зеркала. Тигрица, обнаружив пропажу, тут же, конечно, бросится в погоню, но женское тщеславие её столь велико, что она непременно остановится перед зеркалом, чтобы полюбоваться своим отраженьем, и совершенно забудет про детёныша.

В Древнем Китае тигра соотносили с женским началом инь, с подземным миром и Западом (где солнце опускается под Землю). В системе геомантики фэн-шуй его противоположностью был зелёный дракон, носитель мужского начала ян. Только позднее, в буддизме, тигр и зелёный дракон поменялись местами: иероглифом ян стали обозначать мужественное благородство тигра, тем более, что его лоб украшен знаком, в котором узнается иероглиф Ван, что означает "царь". Любопытно и то, что Вордсворт, описывая Париж, попавший в руки якобинцев ("как дикий лес, где тигры бродят с рёвом"), вполне мог быть обязан своей метафорой Вергилию, назвавшему Рим "пустыней, тиграми кишащей", и оба они бессознательно вторили древнему китайскому образу испорченного, больного общества: тигр (инь) в бамбуковой роще (ян), т.е. тьма, внедрившаяся в область света.

Особую роль в Китае играло тигроподобное чудовище дао-дай ("пожиратель"), упоминания о котором относятся ещё к эпохе династии Хань. Изображения дао-дай встречаются, как правило, на предметах похоронного культа, и порой сама погребальная урна выполнялась в форме тигра. Этот образ - Земля, пожирающая мертвецов и тем самым дающая пищу живым. Вспомним, что греческое слово "саркофаг" означает "пожирать плоть".

В доколумбовой Америке, где не водились тигры, точно такую же роль играл ягуар. Например, в Центральной Америке этот символ Земли противопоставляется крылатому змею - символу неба. В южной части материка его изображеньем часто украшались погребальные урны. Планировка города Куско первоначально имела форму ягуара, т.е. город был как бы своеобразным некрополем для живых (полис, как утверждение жизни и смерти).

Хотя в искусстве Хараппы в долине Инда изображения тигров встречаются довольно часто, в остальной Индии таковых почти не обнаружено вплоть до эпохи Великих Моголов, когда, собственно, этот образ и обрёл мужские черты; и это странный факт, поскольку метафизика индуизма охотно использовала для своих целей любой местный материал. В индуистской иконографии встречался разве что тигр, на котором восседала наводящая ужас богиня-разрушительница Дурга. Нет упоминаний о тиграх и в "Сокровищнице Видьякары" (знаменитой антологии санскритской поэзии), где жизнь индийца описана достаточно подробно. Зато у племен, населявших джунгли, тигрица олицетворяла собой пожирающую и плодоносящую мать, "В Аколе, - писал в 1894 году Уильям Крук, - владельцы садов не любят сообщать охотникам о тиграх, обитающих по соседству, поскольку существует поверье, будто с убийством тигра сад перестает давать плоды". А церемония бракосочетания у индийцев племени гондов включала появление "двух демонов, одержимых богом Бахешваром, имеющим облик тигра", которые жадно набрасывались на жалобно блеющего козлёнка и терзали его, пока тот не испускал дух..



Рашель Дюплесси, рассуждая о своих стихах, в частности пишет: «В стихотворении "Щипцы"драматизм текста находит разрешение в финале, где два созвучных слова, hungry и angry, одинаковым окончаньем как бы сливаются в несколько необычном аккорде. Одно из них, а именно hungry, способствует созданию психокультурного образа прекрасной, обольстительной и обольщаемой женщины, а другое, angry, его разрушению».


Голодная женщина, разъярённая женщина, разрушительница, пожирательница, кормилица - всё это есть в образе тигрицы, и любопытно на этом фоне звучит загадочное стихотворение о тигре Эмили Дикинсон:

Тигр умирал - воды просил,
Искала я меж скал.
Нашла - в ладонях принесла,
И он смиренно ждал.
Но перед смертью - гаснет взор,
И в нём открылся мне
В сетчатке глаза - странный вид -
Вода - и я над ней.
И чья вина - моя ль, его?
Спешила - умер он,
Пока искала воду – нет
Он мёртв - таков закон.


В Библии про тигров не говорится ни слова, и отсутствие устойчивой иконографии вынудило Запад придумать своего, аллегорического тигра. Шекспир, например, сравнивает с тигрицей жестокую королеву Маргариту (Король Генрих Шестой, часть 3) и заставляет Ромео выражать своей гнев, прибегая к образности инь;

Я сам неукротим сейчас и страшен,
Как эта ночь. Нас лучше не дразнить,
Как бурю и голодную тигрицу.

Но он же дает тигру и более привычную нам мужскую роль, делая его символом воинской доблести (изображение тигра, кстати, украшает почти все армии мира). Генрих Пятый в монологе "Ещё раз на прорыв, друзья", говорит:

Когда ж нагрянет ураган войны,
Должны вы подражать повадке тигра,
Кровь разожгите, напрягите мышцы,
Свой нрав прикройте бешенства личиной!
Глазам придайте разъярённый блеск –
Пускай, как пушки, смотрят из глазниц...

- - - - - - -

Сцепите зубы и раздуйте ноздри,
Дыханье придержите, словно лук.
Дух напрягите. Рыцари, вперед!


Представление о тиграх на Западе существенно изменилось в восемнадцатом веке, когда в державе Великих Моголов правил султан, которого звали Типу, по прозвищу "Мисорский тигр" (1750 - 1799). В его личности, пожалуй, совершеннейшим кошмаром воплотились представления учёного-ориенталиста об ужасном восточном деспоте. Суровый моралист, Типу отменил в своей стране многомужие и утвердил собственное понимание Корана. Он провёл реформу календаря, системы мер и весов и переименовал города. Он покровительствовал искусствам и торговле. Его преобразования касались всех сторон жизни страны, вплоть до мелочей быта, торговли и способов сева. Он спал на полу, на грубой циновке, в особую тетрадь записывал свои сны, а на завтрак ел мозги воробьиных самцов. Его армия составляла 1400 воинов, поклявшихся уничтожить англичан. Пленных он подвергал изощрённейшим пыткам: в ходу было, к примеру, кипящее масло, а также специальные машинки для вырывания носа и верхней губы. Особенно изысканной считалась процедура, в результате которой пленный враг превращался в Иного: британских солдат заставляли самим себе делать обрезание, а потом съедать свою крайнюю плоть.

И самого себя он, видимо, ощущал Тигром. Трон его стоял на позолоченном изваянии, изображавшем тигра в натуральную величину, глаза и зубы которого были сделаны из горного хрусталя; венчали его тигриные головы, усеянные рубинами и алмазами, а балдахин был покрыт полосами кованого золота, что делало его похожим на тигриную шкуру. Его воины были одеты в полосатую форму; пленных сначала сажали в тигриные клетки, а потом бросали тиграм на съедение. Затворы пушек, да и сами мортиры отливались в виде тигров, ружейные ложа и курки напоминали тигриные головы, на саблях либо гравировались изображения тигров, либо клинок ковался таким образом, что слои металла шли полосами. Живые тигры сидели на цепи у ворот дворца. Полосатыми были носовые платки Типу; знамя его украшал девиз: "Бог наш – Тигр!".

Всё это, мягко говоря, произвело на Запад впечатление. Газеты пестрели сообщениями о событиях, связанных с Типу: если, скажем, при взятии какого-нибудь города погибала престарелая служанка, то на страницах прессы она немедленно превращалась в 400 английских девственниц, бросившихся на мечи, только бы не достаться солдатам Типу.

В Лондоне пьесы про Типу пользовались невероятным успехом в течение 30 лет. 1 июня 1791 года состоялась премьера первой из них, под названьем "Типу - сахиб, или Доблестные британцы в Индии". Через год появилась ещё одна - "Типу - султан, или Осада Бангалора". В 1793 году Типу, наконец, был убит. День, когда пала под ударами англичан еще одна столица Серингапатам, стал в Великобритании национальным праздником. В театре "Лицей" выставили картину Роберта Портера "Штурм, Серингапатама", огромное полотно длиной 120 футов, и каждый платил шиллинг, чтобы иметь возможность увидеть запечатлённое на ней великое событие.

Роман Уилки Коллинза "Лунный камень" приобрёл особенное очарование оттого, что, как там было написано, камень этот был якобы захвачен во время грабежа Серингапатама. А уже в 1898 году сэр Генри Ньюболт записал некий текст, представляющий собой подделку под народный эпос о поражении Типу. Итак: образ тигра приобрел устрашающие признаки андрогина - свирепую мужественность воина и окутанную восточным мраком женственность Иного. По словам автора книги "Восточная охота" капитана Уильямсона, тигр - это "всего лишь пёстрый объект, не вызывающий ничего, кроме отвращения": т.е. этот образ противоречит всякому понятию о прогрессе и не имеет ничего общего с представлениями о "белом", "западном", "мужественном" и "добром". Англичан охватило навязчивое желание уничтожить тигра как символически, так и буквально. В течение целого столетия рассказы для детей кишели тиграми-людоедами. Небольшое усилие - и вот уже слово "людоед" (maneater) перешло на женщину.


Комментаторы Блейка утверждают, что в его стихах слово "тигр" - всегда символ гнева, революции, неукротимой энергии и красоты, романтического бунта воображения против рассудка. Символ этот развёрнут к Востоку, что очевидно для европейца и противоречит, скажем, китайской традиции. Его сопровождают образы огня и дыма: "как яркое пламя" скитается он, "дымом окутанный в чащах беды", "ослеплённый дымом" "дикой ярости" собственного рассудка. Многочисленные критики отмечали, что стихотворение "Тигр" из цикла "Песни опыта" было написано в 1793 году, в разгар французской революции. И в это же самое время газеты и театры Англии сходили с ума от историй про Типу.

Доводилось ли Блейку видеть настоящего тигра? Зверинец лондонского Тауэра был открыт в середине восемнадцатого века (плата за вход - три полпенни, либо дохлая собака или кошка), и тигров там показывали довольно часто. В 1791 году как раз был получен свежий экземпляр. А когда Блейк жил на Фаунтин-корт, в районе Стренда, он вполне мог прогуляться на выставку диких зверей Пидкока, где также нередко показывали тигров.

Пидкок и Блейк - это две вершины тигрового треугольника; третья - Джорджи Стаббс, который первым среди английских художников стал изображать тигров. Как указывает Каталина Рейн в своей книге "Блейк и традиция", картина Стаббса "Тигр" впервые была показана в 1769 году в зале Общества художников Великобритании, т.е. в то самое время и в том самом здании, где и когда 12-летний Уильям Блейк изучал рисование под руководством Парса. (Кстати, именно Пидкок продал Стаббсу мёртвого тигра, ставшего моделью для последней работы художника с бесподобным названьем "Сравнительная анатомия человека, цыплёнка и тигра").


Рейн пишет о впечатлении, которое могло произвести изображение тигра на юного Блейка; правда, при этом она ни слова не говорит о самой живописи. На картине "Тигр", как и на всех других полотнах Стаббса, где он изображал тигров, ничто не говорит о неукротимой энергии; перед нами обыкновенная, свернувшаяся в клубок кошка, впрочем, довольно крупная и не лишенная некоторого величия. (Зато львов Стаббс изображает непременно в тот момент, когда они у кого-нибудь убивают на фоне терзаемого бурей ландшафта; такова, например, знаменитая картина "Лев, нападающий на лошадь", которая хранится ныне в Йельском университете. Мотив этот Стаббс перенял у римских скульпторов, а те в свою очередь - у скифов).

Когда Блейк попробовал сам сделать иллюстрацию к своему "Тигру", зверь его оказался каким-то уж больно ласковым и покорным, на его морде не хватало, пожалуй, только улыбки, так что некоторые друзья поэта даже пеняли ему: мол, изящное изображение совершенно заслонило шекспировскую грубую яркость текста.

Без сомнения, образ тигра в сознании Блейка был сродни и чувству гнева, и революции, но ведь вот что любопытно: внешний вид тигра он воспроизвел, основываясь на живописи Стаббса и воспоминаниях о полуживых экземплярах в местном зверинце, иначе наверняка у него бы вышло что-нибудь совсем иное (вспомним хотя бы, какой ужас вызывает его блоха). А может, именно такой тигр Блейка (и Стаббса) демонстрирует, какие возможности могут быть скрыты под этой смирной наружностью: так йог часами неподвижно сидит на тигровой шкуре, так житель индустриального Запада склонен видеть в женщине дремлющий вулкан. А бесстрастная улыбка тигра - не симметричное ли отражение его устрашающей сущности?


Весьма вероятно, Блейку было известно, как погиб сын сэра Гектора Мунро - во всём XVIII веке не было более знаменитой истории про то, как тигр-людоед убил англичанина. Сообщение об этом появилось на страницах журнала "Джентльмен Мэгэзин" в июле 1793 года (и в том же году, кстати, было написано стихотворение "Тигр").

«Нет слов, чтобы рассказать о том отвратительном, ужасном и прискорбнейшем событии, свидетелем коего довелось мне стать. Вчерашним утром г-н Доуни, лейтенант Пайфинк из Ист-Индской компании, несчастный г-н Мунро и я отправились поохотиться на ланей на острове Саугор. Высадившись, мы сразу же обнаружили множество следов и ланей, и тигров - так что настроились на хорошую охоту. Пробродив почти весь день, мы остановились на опушке закусить холодным мясом, присланным нам с корабля, но едва прикоснулись к еде, как г-н Пайфинк и его чёрный слуга вдруг зашептали, что в каких-нибудь шести ярдах от нас стоит прекрасная лань. Г-н Доуни и я бросились к ружьям: моё было ближе, и я успел схватить его первым; как вдруг раздался громоподобный рёв, и на всё ещё продолжавшего сидеть беднягу Мунро прямо из джунглей прыгнул огромный тигр. В один миг голова нашего друга исчезла в его пасти, и зверь потащил несчастного сквозь густейшие заросли с такой же лёгкостью, с какой я, например, мог бы поднять котёнка - ничто не могло помешать его чудовищной силе!


В груди моей поднялась буря чувств, то был и ужас, и жалость к несчастному, и, должен признаться, страх (ведь на самом деле тигров оказалось двое: самец и самка). Но всё, что я мог сделать - это выстрелить вслед чудовищу, несмотря на то, что бедный юноша по-прежнему оставался в его пасти.

Итак, уповая на Провидение, а также на точность прицела, я нажал курок. Тигр зашатался, и я взволнованно вскрикнул. Вслед за мной дважды выстрелил г-н Доуни; ещё раз спустил курок и я. Наконец, мы отступили, а спустя пару минут к нам вышел окровавленный г-н Мунро. Он сразу же упал на Землю. Тогда мы подняли его и перенесли в шлюпку. К великому сожалению, усилия врача на корабле Ист-Индской компании "Валентин", что бросил якорь близ острова, были тщетны. В страшных муках г-н Мунро прожил ещё сутки: лицо его было изуродовано, череп расколот, спина и плечи изорваны когтями. Он был безнадёжен. И, слава Богу, что нам хоть удалось отбить его, что он не остался там, в джунглях: дикие звери быстро разорвали бы его на куски и сожрали бы.

Сегодня мы прочли заупокойные молитвы над телом усопшего. О, это был прекрасный, многообещающий юноша! И до сих пор с содроганьем я вспоминаю о том, как мы, чтобы отогнать тигров, повалили добрую дюжину дерев и разожгли гигантский костер на берегу (как известно, эти звери боятся огня). Десяток туземцев, приехавших с нами, были хорошим подспорьем. Мы стреляли без передышки, шумели, как могли, вопили, но свирепое чудовище не обращало на весь этот шум ни малейшего внимания. Ум человеческий не в силах представить себе эту картину: сердце моё разрывалось на части. Зверь был поистине огромен: высотой около четырёх с половиной, а в ширину не менее девяти футов. Голова его была размерами с бычью, глаза страшно сверкали, а рев, который он издал, когда схватил свою жертву, навсегда запечатлелся в моей памяти.

Едва мы отплыли от берега, появилась тигрица, свирепая до безумия; она стояла у самой воды до тех пор, пока мы не потеряли ее из виду по причине большого расстояния».

Огонь, тигрица и нечто ещё, непостижимое уму - всё это вполне могло поразить воображение Блейка. И уж конечно, не могло не обрадовать Типу-султана. Сэр Гектор, отец юноши, был заклятым врагом отца Типу, Хайдара-Али. Получив известие о гибели молодого человека, Типу с ликованьем узрел в этом свидетельство того, что его братья - тигры примкнули к нему в борьбе против англичан. Он приказал увековечить это событие сооруженьем механической статуи. Ныне она хранится в музее Альберта и Виктории. Это деревянный тигр в натуральную величину, пожирающий английского солдата. Говорят, если устройство завести, оно начинает издавать злобное рычание и ужасные стоны одновременно. В стихотворении "Шутовской колпак" Китс назвал его "человеко-тигровым органом".



С паденьем Серингапатама истребление тигров в Индии становится одним из способов утверждения британской доблести и прирождённого превосходства. А когда Империя навязала постоянно враждовавшим друг с другом княжествам мирное сосуществование, ни один махараджа уже не способен был явить свою силу и мужество иначе, как по-английски. Каждый визит высокого иностранного гостя во дворец сопровождался тигриной охотой. Чтобы не разочаровывать гостя, но и не подвергать его опасности, тигров заранее подкармливали мясом с добавленьем опиума, гарантируя таким образом надёжный и точный выстрел.

Государственный чиновник Джордж Юл после четырёхсот убитых им тигров сбился со счёта. Полковник Райе всего за 4 года убил 93 тигра. 227 тигров убил Монтегю Джерард, Махараджа Сургуджийский - 1150. Махараджа Шундийский - не менее 700. Один из его гостей - около 200. Махараджа Гаурипурский бросил считать после цифры 500.

Ещё в 1827 году некто капитан Мунди, не подозревая всей иронии своих слов, писал: «Таким образом, всего за два часа и в пределах видимости лагеря мы выследили и убили трёх тигров - редкая удача в наше время, когда распространение цивилизации и усердие английских охотников почти истребили племя этих животных».


Балийский тигр: последний раз встречался в 1937 году, Истреблен.
Каспийский тигр: последний раз встречался в 1957 году. Истреблен.
Яванский тигр: осталось в живых 3 - 5 экземпляров.
Суматранский тигр: осталось в живых 800 экземпляров.
Сибирский тигр: 200 экземпляров в бывшем СССР и менее 100 в Китае и Корее.
Китайский тигр: остались в живых "считанные единицы".
Индокитайский тигр: осталось в живых 1153 экземпляра, и число их быстро идёт на убыль.
Индийский тигр: осталось в живых только на территории Индии 1827 экземпляров (приблизительная численность популяции индийского тигра на территории Индии по данным 1900 года - 400).

Подвергнувшись очищению, тигр является перед нами в стихотворении Т. С. Элиота "Геронтион" в образе Христа.


На человека тигр нападает только тогда, когда умирает от голода, либо больной, или же настолько дряхлый от старости, что не в состоянии догнать более проворную жертву. В некоторых районах Индии существует поверье, что тигры-людоеды - вовсе не тигры, а оборотни, т.е. люди, принимающие облик тигра, чтобы кого-нибудь убить и съесть. Крестьяне легко распознают такого притворившегося тигром людоеда, как, впрочем, распознал бы и Фрейд: у него нет хвоста.