Часть 1

Участники проекта "Семеро смелых" во главе с Леонидом Кругловым прошли по дальневосточной тайге по маршруту экспедиций Владимира Арсеньева 1906 - 1907 годов



Кому не знаком по книгам и кинофильмам образ уссурийского охотника Дерсу Узала? Маленький, с семенящей походкой, смешно говорящий по-русски – и при этом ладный, ловкий, знающий тайгу как свои пять пальцев, бьющий белку в глаз, умеющий читать звериные следы и разговаривать с лесными духами, но главное – великодушный и самоотверженный друг. Этот трогательный образ создал русский офицер, ученый и писатель Владимир Клавдиевич Арсеньев.

Скорее всего образ этот собирательный. Дело в том, что в повестях «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала» Арсеньев «передернул карту» – отнес свою встречу с Дерсу к 1902 году. Тогда как экспедиционные дневники не оставляют сомнений: их знакомство состоялось 3 августа 1906 года и продолжалось около полутора лет. Видимо, некоторые поступки других своих проводников из числа местных охотников Арсеньев приписал Дерсу – например, чудесное спасение от пурги на озере Ханка.

Есть два Арсеньева: Арсеньев-ученый, скрупулезный в своих дореволюционных полевых дневниках, исследованиях и отчетах. И Арсеньев-писатель. Случилось так, что именно Дерсу перевернул жизнь ученого и изменил его мироощущение. Петербуржец Арсеньев полюбил тайгу больше, чем город, Уссурийский край – больше, чем европейскую Россию, а Дерсу – не меньше, во всяком случае, чем своих жен и детей. И похоронить себя завещал в тайге, что, правда, не было исполнено – прах Владимира Клавдиевича покоится на Морском кладбище во Владивостоке.

Арсеньев и писателем-то стал, чтобы поделиться с читателями тем, что не умещалось в сухие отчеты для географических обществ. И быть бы ему полузабытым ученым и первопроходцем, которых вспоминают только по юбилеям, если бы не найденный им образ Дерсу. В итоге классическое «краеведение» обернулось сагой о дружбе очень непохожих людей.

Выбор маршрута



«Кроме стрелков в экспедицию всегда просится много посторонних лиц. Все эти «господа» представляют себе путешествие как легкую и веселую прогулку. Они никак не могут понять, что это тяжелый труд, забывают про дожди, гнус, голодовки и множество других лишений. Собираются ехать всегда многие, а выезжают на сборный пункт два или три человека. Так было и в данном случае». (Из дневника Арсеньева)

Понятно, что повторить в точности маршрут двух экспедиций Арсеньева мы не могли – это заняло бы целый год. Да и местность изменилась неузнаваемо. Там, где проходили конные и пешие тропы, давно пролегли асфальтовые дороги и выросли крупные поселения, а около них – залежи бытового мусора. По глухим таежным трассам громыхают огромные грузовики, везущие лес в Китай... Поэтому маршрут нашей экспедиции прошел по территории природных заповедников и еще нетронутой тайге. Я разбил его на три этапа таким образом, чтобы оказаться в пройденных и описанных Владимиром Арсеньевым местах примерно в то же время года, что и он.

Весна: Владивосток – Шкотовское плато и Уссурийский заповедник – верховья реки Уссури – залив Ольги.

Лето и осень: залив Ольги – район бухты Терней Сихотэ-Алиньский заповедник.

Зима: поселок Амгу на побережье – Сихотэ-Алинь – русло реки Бикин.

Весна



«Всякий раз, когда вступаешь в лес, который тянется на несколько сот километров, невольно испытываешь чувство, похожее на робость. Такой первобытный лес – своего рода стихия, и немудрено, что даже туземцы, эти привычные лесные бродяги, прежде чем переступить границу, отделяющую их от людей и света, молятся богу и просят у него защиты от злых духов, населяющих лесные пустыни». (Арсеньев. «По Уссурийскому краю»)

На первом этапе в группу вошли: ваш покорный слуга и организатор экспедиции Леонид Круглов, два читателя GEO, отобранных по заявкам, присланным на проект «Семеро смелых», – владивостокский журналист и заядлый охотник Андрей Кузнецов и питерский скульп-тор и альпинист Андрей Макеев. А также Дмитрий Прокопьев и Владимир Удовенко из дальневосточного конного клуба «Русская тройка», снабдившего нашу экспедицию шестеркой коней – ухоженных, но не нюхавших тайги. Кстати, важный момент: в группе должны быть либо только жеребцы, либо только кобылы – во избежание ненужных осложнений. В пути к нам присоединился Сергей – егерь Уссурийского заповедника, оказавшийся знатоком арсеньевского маршрута.

«Володя рассказывал. Он как-то вечером сидел в лесу у костра с Дерсу Узала. Собака заскулила. Вдруг какой-то зверь – тигр – выскочил из темноты, схватил собаку в зубы и прыжками ушел. Все растерялись. Дерсу сказал: «Ходи за тигра не могу. Взял собака – так надо». Дерсу считал тигра божеством. Володя был правдив. Он говорил: «Не верь охотникам, что они в лесу не боятся зверей. Я боюсь и тигра, и медведя». (Из воспоминаний Анны Константиновны, первой жены Арсеньева)

Самое сложное – войти в особый таежный ритм. Сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас, не думать ни о чем постороннем, иначе возникнут проблемы. А таежный ритм – это жизнь по солнцу: подьемы ни свет ни заря и отход ко сну, как только стемнеет. День подчинен неуклонному распорядку – завтракаем, навьючиваем коней и пытаемся пройти как можно больше до полуденной жары, когда мошка сатанеет. На привале разводим сразу несколько кост-ров, обкладываем огонь зелеными листьями – чтобы повалил густой дым. Кони охотно прячут головы в дымовую завесу и усиленно обмахиваются хвостами.

После обеда еще один бросок – насколько хватит сил… С каждым днем наши переходы становятся длиннее, а отдых короче. Быстро навьючиваем лошадей – и снова мерное движение сквозь сумрак леса, первобытные заросли папоротников, сухой прошлогодний тростник, смыкающийся над головой. Мы поднимаемся на вершины круглых сопок, спускаемся по осклизлым камням вдоль ручьев, обходим заросшие болотца с утками-мандаринками, которых так любили изображать китайские живописцы.

Чтобы пофотографировать животных приходится вставать еще затемно, натягивать на себя всю имеющуюся одежду и устраивать засаду – вблизи звериных троп, которые я научился понемногу различать, или в зарослях на топком берегу глухого таежного озера.

На месте первой встречи Арсеньева и Дерсу, насопке Увальной в городе Арсеньеве поставили памятник: фигура русского путешественника и выглядывающий из каменной глыбы его проводник – не столько человек, сколько олицетворение природы Уссурий-ского края. В 1902 году со Шкотовского плато на территории нынешнего Уссурийского заповедника Арсеньев начинал свою экспедицию на озеро Ханка и якобы тогда познакомился с Дерсу.

«Я записывал в дневник пройденный маршрут. Вдруг лошади подняли головы и насторожили уши… Сверху посыпались мелкие камни.

– Это, вероятно, медведь, – сказал Олентьев и стал заряжать винтовку.

– Стреляй не надо! Моя люди! – послышался из темноты голос и через несколько минут к нашему огню подошел человек. Одет он был в куртку из выделанной оленьей кожи и такие же штаны. На голове у него была какая-то повязка, на ногах унты, за спиной большая котомка, а в руках сошки и старая длинная берданка. На вид ему было лет сорок пять. Всего замечательнее были его глаза. Темно-серые, а не карие, они смотрели спокойно и немного наивно. В них сквозили решительность, прямота характера и добродушие. Не расспрашивая его, кто он и откуда, я предложил ему поесть. Так принято делать в тайге». (Арсеньев. «По Уссурийскому краю»)

На самом деле Арсеньев и Дерсу встретились четыре года спустя на восточном склоне Сихотэ-Алиня севернее залива Ольги. Этот залив мы назначили конечным пунктом первого этапа своего путешествия. Так что наш путь прошел еще и по следам первой серьезной научной экспедиции Арсеньева 1902 года.

Лето и осень в тайге

«Когда Арсеньев поехал в Петербург, он специально для этого сделал большую карту Дальнего Востока. Там все его путешествия до 1910 года и все редкости, которые он нашел, были показаны. Карта была рельефной. Это было художественное произведение. Была в цвете: горы выпуклые, реки, лес, поселенья, города. Карта была большая – 4 метра в ширину и 3 метра в высоту. Он вез ее кусками. Она должна быть в Ленинграде ныне. Карту помощники Володи в Питере помогали ему вешать на стену. Затем навешивали на нее диковины Дальнего Востока. Карту видел царь Николай Второй, восхитился: «Вон какие земли у нас на востоке!..» Начал делать эту карту Володя после русско-японской войны, скорее всего в 1906 году». (Из воспоминаний Анны Константиновны)

В середине августа мы вернулись к заливу Ольги и встретились с проводниками – нанайскими охотниками Василием и Михаилом Дункай. На джипе Андрея мы доехали до бухты Терней, поднялись на перевал и пешком стали спускаться по пологому западному склону Сихотэ-Алиня. Здесь к нам присоединился Павел Фоменко из Дальневосточного филиала Всемирного фонда дикой природы (WWF).

Так началась самая красочная и приятная часть нашей экспедиции. Осень в горах и лесу изумительно красива: начинают золотиться и зажигаться всеми оттенками красного и коричневого склоны сопок – похоже на драгоценный рельефный ковер. Но главное – здесь, к северу от Сихотэ-Алиньского природного заповедника можно увидеть тайгу такой, какой она была во времена экспедиций Арсеньева.

«Это в полном смысле слова тайга: дикая, пустынная и неприветливая. Все живое ее избегает, нигде не видно звериных следов, и за двое суток мы не встретили ни одной птицы. Такая тайга влияет на психику людей, что заметно было и по моим спутникам. Они шли молча и почти не разговаривали». (Арсеньев. «Дерсу Узала»)

Передвигаемся по густому мху – он глушит шаги – как в вакууме. Лес сгущается, смыкается над головами, солнце уже не пробивает толщу листвы. Временами начинает казаться, что, если отстанешь от своих, то можешь из тайги уже и не выбраться.

А мы хотим выйти в верховья речки Арму, где отряд Арсеньева наткнулся на скелеты шести корейцев-золотоискателей, навсегда оставшихся в тайге. В экспедиции 1907 года Арсеньев отказался от лошадей – заменил их более выносливыми и неприхотливыми мулами. Мы же передвигались на своих двоих, иногда пересаживаясь на лодки. Сначала на плоскодонку с мотором, арендованную у здешних егерей, потом – на нанайскую оморочку, выдолбленную из ствола дерева. В ней легко умещалась вся экспедиция. На этом нанайском каноэ наши проводники неслышно подплывали к изюбрям, подгребая веслом или отталкиваясь от речного дна двумя короткими сошками.

Сошка для охотника – это и посох, и шест с крючком для котелка или чайника, и перекладина для сушки белья, и упор для ружья. Вырезают ее, как правило, из каменной березы – местного эндемика. Уссурийский край славится растениями, которые больше не встретишь нигде в мире.

Осенью в тайге начинается гон изюбрей. Самцы ревут так, что мне по неопытности казалось – это рычат тигры. Чтобы подманить благородного оленя, уссурийские охотники пускаются на хитрость – «вызывают его на поединок», трубя в берестяной рог. Разъяренный самец в поисках соперника продирается сквозь чащу – и выходит под пули охотников. Приманивают и ночью – крепя на ствол ружья фонарик, ослепляющий оленя… Мы не занимались браконьерством и только имитировали охоту для съемок документального фильма о проекте «Семеро смелых». Питались рыбой, испеченной на углях, или сырой – разделанной на весле и слегка подсоленной. Речной рыбы здесь изобилие. Красной нет, в лучшем случае это родственники форели и ленок.

В тайге невольно начинаешь чувствовать себя первобытным охотником, замечать то, чего раньше не видел, понимать логику поведения зверей и ощущать лес как живое существо... Вот и городской житель Арсеньев из своих походов вернулся другим человеком благодаря, как он говорил, «моему Дерсуку». Без экспедиций он томился. По свидетельству первой жены Арсеньева, лес даже вылечил его от начинавшегося туберкулеза.

«Ты мой учитель, мой утешитель и друг,
Ты мой храм и моя родина –
Шумящий, шелестящий тихий лес».
(Эпитафия, которую Арсеньев завещал выбить на своей могиле)