Полуголые ребятишки шаловливой стайкой бегали по мокрому песку. Под каймой берега лениво плескался Амур и нагонял на отмели шумливые волны. Недалеко, на пригорке, у летних юрт, сидели старики гольды. Они молча попыхивали трубками, отгоняя надоедливую мошкару, и прислушивались к гомону.

Громкий детский смех висел над рекой и вместе с рокотом волн отдавался в стойбище.

Но вот ребятишкам надоело шлёпать по песку, и они, как вспугнутый табун лошадей, один за одним, припрыгивая и перегоняя, с озорным криком проскакали мимо юрт.

Бину, самый маленький и самый бойкий мальчишка, на ходу запустил в бороду старого Шапиноя обглоданный хребет горбуши.

- Почеши, дедушка, борода-то у тебя нечёсаная...

Старик строго сверкнул глазами и, выдернув рыбью кость, нежно погладил свою пушистую бороду.

- У... у... у... я тебя...

Бину повернулся к нему и высунул язык.

- Вот подожди, Эргени тебя в тайге задерёт, задерёт. Я ему скажу... у... у... - И старик указал длинной сухой рукой на тайгу. Бину присмирел и задумался. Он знал, что Эргени - душа его недавно умершего деда Кармачи - страшного деда Кармачи, которого боялся не только сам Бину, но и его отец Большой Бину, и его мать, любимая дочь Кармачи.

- А... Я...

Рука Шапиноя ещё тянулась к тайге. Бину захлебнулся и испуганно взглянул на тёмный лес. На горах, отороченных бахромой тайги, яркими пятнами играло солнце. По горе извивалась тропинка. Между огненных цветов багульника скакали его приятели. "Ну, разве там может быть злой Эргени?" Бину тряхнул скатанной копной чёрных волос, снова показал Шапиною язык. Хлопнув себя по голым и загорелым ногам, он понёсся вгору.

- Не трус... Добрый рыбак будет... сильный парень вырастет... - добродушно ухмыльнулся Шапиной, подмигивая своему соседу, низкорослому и морщинистому Ловди.

Ребята добежали до перевала и остановились. Далеко забираться в тайгу они боялись. В тайге всегда было тихо, душно и тесно. Попробуй развернуться - налетишь на сучок или споткнёшься о пень, о старый загнивший ствол дерева, где обязательно лежат две-три серебристых змеи.

Но зато в падушках, на маленьких лужайках, где между камнями и нависшим тальником пенится горный ручей, всегда весело. Мелкую форельку можно ловить старыми лоскутами; жука-плавника нетрудно пришибить прутом, а потом смотреть на него и считать, сколько у него ног и сколько глаз, и почему он бегает по реке и не тонет. В кустах заливаются птицы, их можно дразнить и перекликаться с ними.

Но забираться далеко - опасно. Там тёмные стволы кедров, седоватые лиственницы и широкие лапы елей. Попробуй, сунься туда, а вдруг вылезет злой Эргени...

Ребята избегали угрюмую тайгу. За перевалом у них была своя лужайка. На вершине хребта Бину догнал приятелей, растолкал и присел. Громко свистнув, он вдруг опустил голову к земле, засунул между ног и как мяч покатился по мягкой густой траве. Ребятам это понравилось, они точно также, один за другим, с криком и со смехом покатились к лужайке. Самый старший из них, вертлявый Тутукан, хотел было снова взобраться на гору и опять кувырком скатиться с неё. Но Бину придумал новую игру. Он встал на руки и, забавно дрыгая в воздухе ногами, прошёл лужайку от одного края до другого. Тутукан раздумал и покатился за Бину колесом, отталкиваясь от земли то руками, то ногами. За ним, подражая ему, промелькнула малюсенькая Соби. Следом по очереди - остальные.

У ручья на пригорке, в густых зарослях багульника, вытянувшись во всю длину полосатого тела, лежал шестимесячный тигрёнок. Высунув кончик красного, покрытого слюной языка, он тяжело дышал, томимый жарою. Несколько часов тому назад он сытно позавтракал пискливыми, но вкусными кабаньими поросятами и сейчас ждал свою мать.

Детский смех и крик заставили его насторожиться. Он лениво потянулся, перевернулся на живот и, мягко пригибая траву, бесшумно пополз к лужайке...

Бину поспорил с Тутуканом. Встав рядом, они покатились колесом вперегонки. Руки, ноги и вихрастые головы замелькали перед тигрёнком. У него заиграли глаза, он напружинился, прыгнул к ребятам и повалился Бину под ноги, - тот упал. Тигрёнок вскочил и игриво хлопнул его мягкой лапой по голому заду.

Бину с недоумением уставился на тигрёнка. Тутукан отбежал в сторону, спрятался за кусты и предостерегающе зашипел:

- Эргени... Эргени... Злой Эргени...


Испуганные ребятишки скрылись в зарослях.

Тигрёнок снова наскочил на Бину, упал рядом с ним и так же, как несколько минут тому назад, когда Бину ходил на руках, замахал в воздухе лапами. Ему хотелось играть.

Бину присел на корточки и улыбнулся.

- Злой Эргени играть не любит. Это не злой Эргени... Смотри, этот ещё маленький. Тутукан шёпотом ответил:

- Беги, это Эргени злой. Я знаю...

- Ну, он не злой... - весело рассмеялся Бину и тряхнул тигрёнка за загривок. Тигрёнок вскочил и, играя, отбежал на несколько шагов. Бину нагнал его и, в свою очередь, повалил на землю.

Тигрёнок вывернулся, опять сбил Бину с ног и отскочил в сторону. Ребята поняли, что этот зверь совсем не страшный, и осторожно окружили его. Даже Тутукан вышел из-за своего куста. Маленькая Соби выскочила вперёд. Ей очень хотелось поиграть с тигрёнком. Заметив, что он от неё недалеко, она схватила за хвост и легонько дернула.

- Ну, ну, Эргени, поиграй со мной...

Тигрёнок жалобно взвизгнул и ударил Соби по спине. Девочка громко всхлипнула, ребята бросились в стороны. От плеча до поясницы у Соби протянулись две узких царапины.

- А, так ты так играешь? - возмутился Бину, схватывая длинный ивовый прут и бросаясь на тигрёнка, - вот тебе, получай, получай. - Он ожесточенно стал колотить его.

Тигрёнок съежился, виновато прижал к боку хвост и, как провинившийся щенок, в несколько прыжков исчез в тайге¹.


Ночью, когда луна приветливо закивала тайге, тигрёнок выполз к ручью, потягиваясь, выгнув дугой спину, и жалобно замяукал.

Прошло несколько томительных минут. Тайга молча приняла его жалобу и ничего не ответила. Только тёмные, причудливые тени, что легли на поверхность ручья, предостерегающе шевелились. Тигрёнок припал к воде красным длинным языком, несколько раз булькнул и поднял морду... На кончик чёрного и мокрого носа уселся комар; запустив острую пику, он безжалостно колол его. Тигрёнок недовольно фыркнул, сунул морду в траву и снова жалобно проревел.

И вдруг совсем недалеко кто-то ласково замурлыкал.

Тигрёнок навострил уши, сделал несколько прыжков и оказался около матери.

Тигрица беспокойно обнюхала сына от кончика носа до конца хвоста, лизнула его гладкую лоснящуюся шерсть длинным, как лопасть весла, шершавым языком и тихо промурлыкала, словно успокаивала сына.

Повернувшись к тайге, она сделала три прыжка и недовольно оглянулась. Тигрёнок ловил в высокой густой траве лягушат. Он так увлёкся охотой, что и не заметил отсутствия матери. Тигрица вернулась и строго проурчала. Тигрёнок прыгнул к ней, но по пути неосторожно задел сухой сук лиственницы. Дерево резко треснуло. Тигрица нагнала своего сорванца и, схватив громадными зубами за загривок, чуть сжала их. Тигрёнок обиженно пропищал, дёрнулся вперёд, но, сдержанный зубами матери, послушно поплёлся за ней.

Двигались они мягко, неслышно. Перелезая через поваленные стволы, проскальзывая через таёжные заросли или перепрыгивая через рытвины и ручьи - тигры почти не производили шума. Их движения были мягки и настолько рассчитаны, что они в любую минуту умели змеёй выгнуть своё тело и незаметно перелезть через поваленное дерево. А через чащи, где другому зверю никогда бы не пробраться, они проскальзывали ползком, как змеи, и не делали никакого шума.

Тигрица мать вела своего маленького Эргени через горные ущелья, через кручи к глубокому таёжному озеру. У берега, на высоком холме, где, как щетина на кабаньем хребте, рос только дубняк, ещё днём, после недолгой борьбы, она придушила старого кабана самца. И теперь там их ждало сытное пиршество.

Ночь была тихая и душная. Тучи надоедливой мошкары носились в воздухе и преследовали тигров. Сильные звери беспомощно вертели головами и, даже иногда нарушая тишину тайги, фыркали. Чаще всего и громче выражал неудовольствие тигрёнок. Тигрица была опытна, осторожна и терпелива. Чтобы избежать мошкары и избавить от неё своего сына, она выбирала открытые места и шла по ветру.

Наконец, дорогу преградил густо заросший холм. И как бы опасаясь, что холм может куда-нибудь сбежать, со всех сторон его частоколом охватил дубняк... Только на вершине лысиной серебрилась умытая луной поляна. Там, на опушке дубовой рощи, тигрица и оставила кабанью тушу.

Забравшись в дубовую заросль, тигрица припала к земле и прислушалась. Тигрёнок последовал её примеру. Он помнил недавний урок. Кроме того, в тайге не раз им встречались барсы, рысь и медведь. Волки боялись показываться им, но по следам и по запаху тигрёнок знал, что волков в тайге больше всего и им они менее опасны.

Не так давно был случай - нахалка рысь чуть было не оставила их без завтрака. Не успели они отойти от своей добычи, как та уже сцапала её и потащила к себе. В другой раз к ним приковылял медведь, но он был осторожен и только тогда рискнул приняться за остатки их пиршества, когда они, уже насытившись, бросили его.

Прошло десять, пятнадцать минут. Тигрица всё ещё лежала. Где-то далеко ухнул филин. За ним подала жалобный голос уссурийская карликовая сова. Недалеко белка уронила кедровую шишку, - кедровый качан с шумом прокатился по валежнику и мягко ухнул в траву. Совсем близко от тигрёнка лесная мышь прошуршала прошлогодними листьями. Тигрёнок не выдержал, взметнул хвостом и случайно задел мать. Тигрица огрела озорника тяжелой лапой.

И снова всё смолкло.

Но вот за горой в озере кто-то забулькал и затем громко зафыркал.

И опять тихо. На плешивую вершину набежала прозрачная тень. Но месяц вынырнул из облаков и снова посеребрил лужайку. Тигрица поднялась, выпустила когти, царапнула ими по траве и, оставив две чёрные борозды, в несколько прыжков оказалась у кабаньей туши. Тигрёнок, шаловливо подпрыгивая, не отставал от неё. Он подскочил к жирному кабану, и, урча от удовольствия, яростно впился в сочный окорок.

Около часу тигры тешились кабаньим мясом. Тигрёнок насытился первым. И теперь, упираясь передними лапами в обглоданные рёбра, он игриво наскакивал на кабаньи остатки и острыми резцами блестящих зубов рвал болтающиеся клочья мяса. Тигрица отошла в сторону и, лениво щурясь, развалилась на траве. Она видела, как её детёныш одним нажимом челюстей перегрызал крепкие кабаньи кости. Вот тигрёнок отскочил от кабана, нацелился на уцелевшую ещё голову и, прыгнув, схватил ухо. Рванув, он как ножом отсек мягкий хрящ, но не удержал равновесия и кубарем полетел с высокой горной кручи в зеркальную гладь таёжного озера. Он так быстро исчез, что тигрица не заметила этого и по-прежнему щурилась на луну. Вдруг до её слуха дошёл глухой стук камней. Тигрица прыгнула к краю и заглянула вниз. Ища спасения, тигрёнок беспомощно сбивал лапами каменную россыпь. Мелкий песчаник, перегоняя один другого, с грохотом катился вниз. Тигрёнок пролетел через камни и со всего размаха шлепнулся в воду. Тысячи искр взметнулись вверх, по озеру переливами заходили круги. Месяц перебежал по волнам, как по тигровой шкуре.

Тигрёнок вынырнул и забил лапами по воде. Вдруг около кто-то фыркнул, и перед ним промелькнул частокол ветвистых рогов. От страха тигрёнок ещё сильнее забил лапами. Но сучковатые рога преградили путь, потом неожиданно исчезли, и тигрёнок вдруг взлетел вверх и, сделав полукруг, шлёпнулся в воду. Когда он высунул голову, он оказался в густой осоке, лапы нащупывали вязкую тину. Захлёбываясь, тигрёнок жалобно запищал. И сразу же с горы ему ответил грозный предостерегающий рёв матери.

Как только тигрица увидела рога, она поняла, что её детеныш упал к лосю, загнанному в таёжное озеро беспощадной мошкарой. Она обежала гору кругом и в несколько прыжков оказалась около осоки.

Услышав тигра, лось замутил воду и, недовольно отфыркиваясь, качающейся походкой скрылся в тайге.

Тигрица злобно взревела и осторожно, стараясь как можно меньше замочить шерсть, - она не любила воду, - залезла передними лапами в тину. Ухватив тигрёнка зубами, она вытащила его на берег.


Сытное лето и тревожную осень, полную призывных звуков, тигрёнок не отходил от матери. Ему шёл уже второй год, но всегда, как только тигрица исчезала в тайге, он жалобно звал её.

Ударили первые заморозки, потянули северные ветры и нагнали снеговые тучи. Тигры перешли в долину реки Лефу, ближе к человеческим жилищам. По ночам тигрица подбиралась к лёгким хворостиновым хлевам, разбивала стены сильной лапой и, перепугав скот, на глазах у людей волокла добычу в тайгу. Трусливые тявки, поджав хвосты, лезли под ноги людей и чуть слышно ворчали.

Верховья реки Лефу заселяли русские и корейцы, новосёлы. Они были бедны и из них редко кто имел оружие, а у кого оно было - недоставало зарядов. Переселенцы безнадёжно ахали, стонали, жаловались друг другу, но далеко заходить в тайгу боялись. Даже дрова и то брали под посёлком и ходили за ними артелями, вооружившись заслонками, сковородами, медными тазами. Пока бабы и ребятишки гремели в них, отпугивая страшного зверя, мужики рубили сушняк и складывали на возы. А корейцы, свято чтя дедовские законы, и здесь считали тигра священным животным и покорно сносили "божье" испытание.

Так прошла первая половина зимы.

В феврале, когда день удлинился, и уже высоко на небо забиралось солнце, а снег заблестел, заискрился в радужных переливах, у тигрицы стала лезть шерсть, и на лапах, на груди и на животе появилась новая - гладкая и лоснящаяся. В глазах замелькал задорный молодой блеск и часто, перепрыгивая через поваленные стволы деревьев или овраги, она делала лишний прыжок, тёрлась боками о стволы и беспричинно потягивалась. А иногда вытянет вперед лапы, припадет грудью к земле и роет когтями снег, бьет себя упругим, как плеть, хвостом и нежно мурлычет. Тигрёнок радовался, заигрывал с матерью, шутя ловил кончик её хвоста. Тигрица как будто не замечала его. Но как-то шалости надоели ей, и она впервые больно укусила сына. Тигрёнок насторожился и с этого времени стал подальше держаться от матери.

Однажды за рекой, в частых зарослях виноградника и дикого барбариса, они встретили громадного жёлто-чёрного тигра-самца.

Тигрёнок впервые видел зверя своей породы. Правда, за последнее время он часто слышал низкий раскатистый рёв какого-то неизвестного ему тигра, которому его мать отвечала нежной воркотнёй. Но тигр не выходил к ним, и тигрёнок его не видел.

При виде громадного самца тигрёнок насторожился и приготовился к защите. Его тонкий жёлтый хвост нервно забегал по снегу, сметая снесенную зимними ветрами хвою лиственниц.

Пришелец, не замечая тигрёнка, пружинисто припадая на сильные лапы, перебежал к матери.

Тигрёнок хлестнул себя хвостом и предупредительно зарычал. Но тигрица, зазвав самца на полянку, игриво прилегла на снег, легонько ударяя лапами по его бокам. Необыкновенное поведение матери родило в тигрёнке ревность и обиду. С ним она уже давно не играла.

Тигрёнок припал к земле и вдруг, сделав громадный прыжок, ударом морды отбросил тигра в сторону. Тигр повернулся к нему и ворчливо разжал пасть. Тигрица тоже зарычала и показала острые клыки. Тигрёнок прижался к снегу и готов был уже скрыться в кустах, как мать безжалостно придавила его лапой и больно тряхнула зубами.

Тигрёнок жалобно заревел, поднял голову, но на поляне уже никого не было. Перед его носом по ржавому сучку ели проскочил пегий бурундук. Задорно тряхнув перед тигрёнком пушистым хвостиком, он нырнул в валежник.


Пришли новые дни, голодные и тоскливые. Бросится тигрёнок на зайца, а тот в кусты или через заросли, и облизывай морду. Выследит косулю, распластается в воздухе молодое тело, заострятся когти, а косуля тряхнула тоненькими, как прутья молодого тальника, рогами и смотрит на тигрёнка сверху. Поднимет Эргени голову, перед ним, как сухой кедр, высоченная скала и на верхушке, где только может трясогузка вертеть хвостом, стоит косуля и как будто не замечает хищника.

Пробовал тигрёнок охотиться на мышей - прижмет лапой, пропищит мышь, как комар, а сунет он в траву морду, схватит добычу, проскочит маленький кровавый комочек в желудок, только раздразнит больше.

Неприглядные были первые ночи. Вздремнёт тигрёнок, толкается мордой, хочет по привычке нащупать тёплое материнское тело, а ему в нос сучья. Тряхнет головой, вскочит на ноги, осмотрится - тайга не чувствует, не понимает его горя, шепчет верхушками. Припадёт тигрёнок к земле, положит голову на лапы и долго и жалобно мяукает, жалуется как ребёнок.

Однажды вдали кто-то отозвался ему. Тигрёнок насторожился, поднял голову и громким радостным ревом огласил тайгу. Эхо прокатилось по горам и замерло. Тигрёнок бросился было вперёд, да тут же отскочил назад. Совсем недалеко громко и предостерегающе заревел знакомый ему тигр-самец. Тигрёнок, стараясь обойти, большими прыжками побежал к ручью. Но не успел пройти и половины пути, как перед ним промелькнула рыжая лисица. Тигрёнок присел и вдруг, сделав полукруг в воздухе, щёлкнул зубами. Лисица конвульсивно забилась и затихла. Тигрёнок оттащил её в сторону и стал жадно рвать на части, довольно урча. Насытившись, напился в ручье, забрался в чащу виноградника и задремал.

Весна надвигалась медленно. С ней часто бились последние вьюги. Налетят тучи, покроют тёмным маревом тайгу и, точно человек в гневе, брызжут, плюются сырыми хлопьями снега. Молодая зелень гнётся, припадает к земле, задыхается. А солнце разгонит тучи, увидит на земле непорядки, приласкает её, - слабенькая поросль стряхнёт снежное покрывало, выпрямится.

Почти до самого мая в тайге шёл спор зимы с весной. Когда весна победила, тёмные тучи с вьюгами исчезли, и тайга надолго забыла их.

Но ещё в густых зарослях, в развалинах толстых и корявых кедровых кореньев лежал снег.

Над лесными озёрами, в болотах, над речными заводями завели нудную, писклявую песню комары. А в пахнущих зеленях камыша, в осоке, в широких листьях купавок взвивалась тонкой сеткой надоедливая мошкара.

И жизнь проснулась, забила ключом. Тайга ожила, окунулась в яркие, солнечные лучи. Тигрёнок давно забыл свою мать. У него не было ни одной ночи, чтоб он не попал в какое-нибудь новое место. Он исходил горные кряжи западных отрогов Сихотэ-Алинь, перешёл к берегу Амура и, почувствовав дым и человеческий запах, побоялся подойти ближе.

Теперь уже из-под его лап не ускользали косули. А зайцев ловил одним стремительным прыжком. За весну он вытянулся, вырос и стал много сильнее.

Но больше всего он любил охотиться за птицей. Однажды, попав к тому озеру, где когда-то испугался лося, он увидел, как в камыш опустилась жирная кряква. Старая боязнь воды тянула его прочь от озера. Но любопытство и голод заставили прыгнуть в камыш. Он удачно попал на гнездо утки, придавил лапой и тут же позавтракал ею и её свежими яйцами. И они ему так понравились, что он и на другой и на третий день не отходил от озера, то и дело вспугивал и уничтожал утиные гнёзда.

Но туда же приковылял медведь. В яркий солнечный день, когда тигрёнок благодушествовал в кустах багульника, медведь на берегу взбудоражил всё птичье население озера.

Тигрёнок выполз и предупредительно зарычал. Медведь, тянувшийся к болотной кочке, где было гнездо чирка, скосил на него глаза и недовольно вернулся на берег. Маленькие узенькие глаза налились кровью, он поднялся на задние лапы и угрожающе заревел на тигра.

И может быть, будь Эргени с матерью, он бы сбежал от этого страшного рёва куда-нибудь в кусты, но сейчас поддержки не было, он должен был защищать не только себя, но и наказать захватчика. Береговую полосу с утиными гнёздами он считал уже принадлежащей ему одному. Медведь забрался не на своё место. И в знак того, что тигрёнок готов принять бой, он щёлкнул хвостом по своему крупу и, неожиданно подпрыгнув, обрушился на медведя.

Медведь, не ожидая такого стремительного нападения, завертелся, зарычал на всю тайгу и стал беспомощно отбиваться лапами. Тигрёнок не выдержал ударов, вырвал с медвежьей шеи клок мяса и отскочил в сторону. Медведь повернулся, но тигрёнок сделал молниеносный прыжок и вцепился ему в бок. Медведь повалился и не успел ещё подняться на лапы, как тигровая челюсть перекусила ему горло. Дёрнув врага к себе и убедившись, что он мёртв, тигрёнок, тяжело дыша, отошёл в сторону и предупредительно улёгся перед медвежьей тушей, готовый к новому прыжку.

С озера наскочил ветерок. Зашумев, он закрутил на медведе длинную шерсть. Тигрёнок навострил уши, взметнул хвостом и тревожно зарычал. Ветерок пригнул камыш, зарябил воду и унёсся в тайгу.


В тайге стало душно. Солнце выжгло на высоких местах зелень, осушило небольшие болотца. Топи дышали паром, и от них несло гнойным зловонием.

Косули, пятнистые олени забрались на отвесные скалы и часами, словно высеченные из гранита, стояли без движения под освежающим ветерком. Лоси окунулись мордами в болота и тяжело сопели. По ночам они выходили на берег, туда же шли олени, косули, изюбри, лакомились сочной прибрежной травой.

В это лето травоядные животные были менее осторожны.

Каждое движение, лёгкий прыжок хищника в высохшем лесу были далеко слышны. Сухие ветви ломались с треском, а чуть задетые, резко свистели, будто в таёжной чаще шла перестрелка. Почуяв опасность, олени закидывали рога высоко на спины и, не замечая рытвин, пухлых трупов деревьев, сбитых временем, неслись к своим скалам. Лоси скрывались в расщелинах. Остальные находили спасение в непролазных таёжных чащах.

Из хищников одна только рысь умела без шума подстерегать добычу. Вытянется на каком-нибудь сучке над водопойной тропой и лежит часами, не двигаясь, будто приросла к дереву. Шерсть у неё тёмная, пятнистая, как раз под цвет древесных стволов. Но стоит только оленю, или робкой косуле, или же неповоротливому лосю показаться под роковым сучком, как рысь вздрагивала, расправляла когти, и её клыки, словно буравы, впивались в затылок животного.

За лето Эргени похудел. Высохшая тайга пугала его. Чуть задел лапой сучок или скользнул хвостом по хворостине, - слышно на всю тайгу. А то выследишь косулю, приготовишься к прыжку, из-под носа её выкрадет ушастая рысь.

Однажды Эргени в течение нескольких долгих часов преследовал молодую лосиху. Уже по следам он чувствовал запах её мяса, ощущал теплую клейкую кровь у себя на языке. Её бурая спина несколько раз мелькала перед ним, и Эргени каждую секунду готовился к прыжку. И вдруг, откуда ни возьмись, на лосиху грохнула длинношёрстная рысь. Эргени злобно зарычал, сделал громадный прыжок и оказался на спине лосихи, сзади рыси. Вонзив свои клыки в шею рыси, он полетел с ней на ошалевшей от ужаса лосихе. Ветви хлестали, сухие колючие сучья рвали их шкуры. Рысь извивалась в зубах тигра и ревела на всю тайгу. Эргени, вцепившись когтями в бока лосихи, всё глубже и глубже вонзал свои клыки в мясо врага... Так они скакали несколько минут. Но вот впереди показался молодой кедровник. Нырнув в него и зацепив за толстый сук лиственницы, лосиха сбила со своей спины обоих хищников и, раскачиваясь и тяжело поднимая бока, умчалась.

Тигрёнок, не разжимая пасти, сильными лапами прижал рысь к земле. Рысь захрапела, судорожно царапнула его лапой, Эргени ловко перехватил зубами ей горло, и рысь притихла.

Закусив рысью, тигрёнок за кедровником первогодней поросли виноградника нашёл подыхающую лосиху. Тяжело прыгнув, он в одну секунду кончил страдания и, растянувшись на трупе, долго тянул её тёплую кровь.

Вдруг тигрёнок насторожился. За горами ему послышался тревожный рёв тигра. Оставив добычу, он крадучись побежал на голос. Обогнув небольшой хребет, поросший березняком и кустами багульника, Эргени остановился. Тигр ревел где-то недалеко, и голос Эргени показался знакомым. Он прислушался и, припав к земле, жалобно завыл. По голосу он узнал мать. Вскочив, он хлестнул себя хвостом и, делая громадные прыжки, помчался к ней. Перебираясь через хребты и увалы, Эргени ответно ревел.

Однако тигрица и не думала отвечать ему. Она ревела на всю тайгу, и в её протяжном яростном рёве слышалась тревога, но не призыв. На опушке широкой поляны, залитой серебристым светом луны, Эргени прижался к земле и тихо, предупредительно зарычал.

В дальнем углу поляны, ощетинившись и оскалив зубы, стояла тигрица. Под ней тряслись два маленьких полосатых комочка. Из пасти тигрицы то и дело вылетали громкие тревожные звуки, её хвост бичом вертелся в воздухе и со свистом опускался на бёдра. Приготовившись к прыжку, перед ней лежали три уссурийских барса. Не успел тигрёнок выйти на полянку, как один барс взвился вверх, точно выпущенная ракета, прыгнул к тигрице, но сейчас же отскочил от неё в сторону. С придавленным ревом тигрица встретила врага, сшибла его передними лапами, барс перекувырнулся и, уже оказавшись за остальными двумя барсами, злобно заревел. Оба барса подпрыгнули, налетели на тигрицу, та заворчала, вонзила острые жёлтые клыки в спину одного, рванула его лапой, бросилась к другому, но тот уже, перегнув своё тело, из-под самого её носа вытащил одного детеныша. Тигрица яростно зарычала, бросилась было в погоню, но оставшийся тигрёнок жалобно запищал, она возвратилась к нему и в злобе стала рвать на части раненого барса. Барс волчком завертелся в её когтях, как-то увернулся и, собрав последние силы, отполз в сторону. В это время первый барс встал между умирающим и тигрицей и приготовился к прыжку. Третий, оттащив мёртвого тигрёнка в кусты, мягкими скачками подлетел к ним и, пока тигрица стояла против первого барса, снова прыгнул и длинными острыми когтями распорол живот оставшемуся тигрёнку. Тигрёнок дико пискнул и умолк. Тигрица обернулась к нему и тихо и жалобно замурлыкала, облизывая длинным шершавым языком уже мёртвого детёныша. В этот момент оба барса прыгнули и почти враз вцепились в спину тигрицы. Тигрица заворчала, рявкнула на всю тайгу, отбросила обоих врагов от себя и, медленно наступая на них, огласила тайгу страшным рёвом. Её длинный хвост волочился по траве, сбивал листья с багульника и резко колотился по бокам. Барсы, пятясь, медленно отступали. Вдруг тигрица вспомнила последнего детёныша и в один прыжок очутилась над ним. Лизнув его несколько раз и что-то успокаивающе мурлыкнув, она неожиданно в дикой ярости забилась около его тела, повернув страшную окровавленную морду к врагам.

Но поляна уже была пуста. Барсы, видимо, почувствовав присутствие Эргени, в несколько скачков исчезли в таёжной чаще.

Тигрица большими, налившимися кровью глазами обвела поляну, легла рядом с мертвым детенышем, лизнула его и вдруг, видимо, поняв, что он уже мёртв, подпрыгнула вверх, завертела хвостом и дико заревела. Обойдя поляну кругом, она снова возвратилась к мёртвому котёнку, пощупала его лапой и, неожиданно завертев своим хвостом, начала в дикой ярости рвать его.

Эргени осторожно заполз в кусты и, неслышно ступая, побежал прочь от ужасной поляны.
____________________
¹ Подобный случай рассказан мне в 1922 г. в с. Вятском Хабаровского уезда амурским рыбаком. (Примеч. автора)